Дьявол протянул Маньке сок и каравай, придвинул к себе чай, устроился поудобнее. Вид у него был торжественный. Черные глубокие глаза казались еще темнее, но они блестели и прыгали в них озорные искорки.

– Помолись, Маня, земле, которая тебя сегодня кормит, чтобы вечно она была твоей кормилицей, – предложил он. – Глядишь и отринет она Царицу Радиоэфира и будет тебе опорой, когда придет время.

Манька шмыгнула носом и встала. Все так делали.

Радостное чувство, что она обрела воду, которую уже не надеялась добыть, не проходило. Было ей неловко, не умела она принимать дары, но рядом не было человека – неловкость ее никто не видел, а на Дьявола можно было не обращать внимание. Кроме того, она сроду не молилась и как молиться не знала, но в последнее время Дьявол правильно ее учил, поэтому без лишних слов вышла из-за стола, нагнулась, дотронувшись рукой до земли, и сказала тихо:

– Благодарю тебя, земля кормилица, за хлеб насущный…

Потом покосилась на железный каравай на столе. Тащила каравай она издалека. Но, заметив рыбу и салат из зелени, устыдилась и, кроме того, вспомнила, что тело нигде не болит и даже ступни зажили, будто не топала она в железных башмаках.

– Благодарю тебя за живую воду и тепло, которым ты согрела меня! Не оставь меня в трудную минуту.

Что сказать еще, она так и не придумала. Она даже не была уверена, слышит ли ее земля.

– Ну, иди, Маня, за стол, и пусть камень тает во рту! Заслужила! – позвал Дьявол.

Манька села, подвинула к себе рыбу, впившись в нее зубами. Ничего вкуснее она не едала. И каравай железный жевался легко. Ломоть, отломленный Дьяволом, закончился быстро. Она даже подумала, не съесть ли ей каравай за раз, чтобы исчез он из ее жизни, но следующий кусок, который она попыталась отломить сама, оказался таким же железным, как в прочие дни. Видимо, была какая-то норма, которую Дьявол установил из вредности, но Манька была и этому рада, потому что от каравая осталась ровно половина.

Уходить Маньке совсем не хотелось. Но вечером, когда она надивилась на быстро наступившее лето, Дьявол объяснил, что жизни все равно не будет, если радиопередачи не прекратить. Радиоведущая обязательно прознает про Манькино злое дело, и слетится сюда столько нечисти, что места для нее не останется.

– Хуже, избам житья не будет! – предупредил он.

Утром следующего дня он разбудил ее как обычно ни свет, ни заря. Заставил размяться на лугу и пододвинул котомку.

– Маня, эта земля всегда будет помнить тебя. Ты сможешь вернуться сюда, когда захочешь. Но жизнь такова, что, если не умеешь защитить добро, ты его теряешь. И горы мусора примнут траву и пропитают землю ядом. И потом, с чего ты решила, что она твоя? Разве ты за нее заплатила или бумаги справила? Разве не обязала тебя нечисть просить ее каждый раз, как добро на тебя нашло?