– Мрази, суки, падаль – пошли вон! Твари! – голос у Маньки дрожал и срывался, она крепко сжала кулаки. И сразу брызнули от обиды слезы. Ей нестерпимо захотелось обернуться, и защитить черта, который уже успел погореть. Но черти, вместо того, чтобы растаять, вдруг начали расти на глазах, быстро увеличиваясь в размере, и стояли за спиной, как материальные объекты, намного сильнее и здоровее, чем она. Даже тот, которого она решила защитить.

Манька попробовала взять себя в руки, но слепая ярость на чертей, которые легко провели ее, и обиды на саму себя, чуть было не потерявшую избы, хлестали из нее, как горние потоки, смывая благоразумие. И вдруг она почувствовала, как ее ударили по голове, да так сильно, что искры из глаз посыпались.

– Ох! – схватилась она за голову и обернулась, чтобы посмотреть нормальным глазом…

Никого не было. И пещеры не было. А стояла она непонятно где. Кривые-косые линии, и она – вся такая немощная и убогая. От ненависти не осталось и следа, только чувство, что ненавистников, с омерзением оплевывающих ее за спиной, было много больше, чем в тот момент, когда раскрыла секрет избы. Мысли были, но как будто не ее. По крайней мере, одна их них торчала над и в голове, как вбитый наполовину гвоздь – уж слишком эта мысль отличалась от остальных. Кончиком мысль зудела об океанских просторах и не отведанных морских деликатесах, которые она не догадалась поискать на берегу – вот где сытное житье. О других, долбившихся в ее черепную коробку, Манька не имела ни малейшего представления, но каждая силилась пробиться и стать ею, чтобы захватить тело, а когда мысли промахивались, некоторые из них принимали расплывчатый, закрытый пеленой вид, очертаниями напоминающие Бабу Ягу, начиная висеть перед нею.

Манька забыла, кто она и куда идет – осталась только та Манька, которая всю жизнь околачивает груши возле дома богатого человека, припертая к стене, окруженная его домочадцами, которые пытаются искоренить зло и избивают ее…

«Что меня понесло? Куда меня понесло? – удивлялась она сама себе, придумывая хлебосольные места, где могла бы неплохо устроится. – Какой Дьявол меня принес в этот дом? – мысль оборвалась, и Дьявол стал исчезать из памяти. – Дьявол? Дьявол?» – она наморщила лоб, пытаясь вспомнить образ, чье имя только что было на губах.

Имя ушло в небытие, образ Дьявола стал нарицательным и кощунственным.

– Откуда у меня взялась надежда, будто я как человек? Позавидовала!.. Да ведь это избы Благодетельницы, а я матушку ее… – вспомнила она, облившись ледяным ужасом. Ей стало мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы, потому что хуже, чем она, вряд ли жил на земле человек, который бы вошел в чужую избу и показал зубы.