У обеих дверей, над дверями которых пылал огонь, освещая их морды и отражения, воткнутый так, чтобы его нельзя было достать, началось светопреставление: полюбовавшись на свое отражение, оборотни отползали и начинали грызть свое тело, другие пытались отскочить, но задние ряды напирали на передние, подталкивая. Добить больных зверей помогали свои же сородичи, вырывая глотки раненым.

Манька застыла с открытым ртом.

Понадеявшись на силу зверя, вампиры здорово просчитались: воевать без рук, без головы с избами было несподручно.

Дьявол с любовью переводил взгляд то на Маньку, то на оборотней.

– Да-а, замечательный урожай, – мечтательно, с блаженной улыбкой, произнес он, не спеша потягивая вино.

От песен Дьявол перешел на стихотворения.

– Перед восходом, при Луне, я оборотня пожалел однажды, и дал ему пространный путь, чтобы ко мне его вернуть! – продекларировал он таинственным, замечательно поэтичным голосом. – Он был один, и я один, но помнил я, а он успел забыть, что я есть Господин… Летели долгие года. Я ждал, – и вот отмщения час настал, он на костер взошел. И в миг исчез! И снова обрела земля покой и широту небес…

Голос изменился, надломился, и стал унылым.

– И снова жду я при полной Луне, на какой широте, на какой долготе, полнолуния наступит час, и родится такой герой, чтобы полететь над этой нечистью звездой… Смотри, обширный луг! – Дьявол повеселел, сделав жест, будто и Манька могла видеть поле битвы, не сходя с места, через стены. – Освещенный луной, темная река с отражением умноженной луны, лес темный, издыхающие оборотни… Красота! – восхищенно выдавил он.

– Ну, – скептически согласилась Манька, окинув поле брани взглядом.

– Что ну? – всплеснул Дьявол руками. – Сапоги любую землю топчут. Стреляй! Утром они много сильнее станут! У этих хоть лапы, а у тех кирка и рукавички! Да в задних целься, не трать время! Передние и так подохнут, если не зеркалом, древесиной обожрутся…

Передние оборотни и в самом деле пробовали избы на зуб, вгрызаясь в бревна. Манька ухмыльнулась: избы три дня подряд пили живую воду из колодца, а, кроме того, она была пропитана серебряными растворами и надежно закрыта серебром. Но слова Дьявола ее задели – он всегда находил момент поставить ее на место, когда она этого не ждала.

– Я что, сам прославляешь себя стихами, думала, слушатель нужен. Иди, посмотри, дверь еще держится, или уже прогрызли? Интересно, как там Борзеевич…

Она схватила лук, стрелу и прицелилась. Опыт был невелик, но был: следующая стрела пролетела у самого уха оборотня, в которого она целилась, пролетела мимо, ранив по пути еще одного. Стая, увидев стрелу, вонзившуюся в дерево, бросилась врассыпную. Рядом полег еще один, но уже не от ее стрелы, а от руки Борзеевича. Стрелял он редко, но метко. Действие вина закончилось, и Манька, как перед тем Борзеевич, с выразительной завистью покосилась на бутылку в руках Дьявола. Взгляд от него не укрылся, бутылка исчезла в складках его плаща – и была, наверное, уже где-то на другом краю вселенной.