Удивление на лицах офицеров, как и на лице капитана Лидса до этого, позабавило казначея. Но что удивительного? Имена присутствующих были в его портфеле. А если человека, здания, корабля, прошлого, чего угодно нет на бумаге, значит, его не существует. Уж Дамбли знал это, как никто другой.

Но он позволил адмиралу представить подчиненных. Генерал такой-то, капитан такой-то.

– А это мои помощники… А вот это воевода Любуур…

Дамбли кивнул черноволосому гиганту в насквозь простеганном кафтане, поверх которого был надет доспех из металлических пластин, соединенных кольцами. Речной воевода, командующий флотом словяков, моргнул в ответ. Он сидел ближе других к Дамбли, вполоборота, по левую сторону стола, и казначей мог видеть длинный кинжал, запрятанный в кожаные ножны; но Дамбли не сомневался, что в бою Любуур предпочитает булаву или топор.

– А это командующий Восточным флотом… Пуру… Пурушотто… – У адмирала возникли проблемы с именем калькуттского командира.

– Пурушоттопханиндра, – помог Дамбли и кивнул военачальнику.

Пурушоттопханиндра сложил ладони перед грудью и слегка склонил покрытую тюрбаном голову. Генерал Фицрой ухмыльнулся уголком рта.

При виде калькуттца у Дамбли разыгралось воображение. Он представил далекий остров, шелест кокосовых пальм, величественные дворцы. Увидел раджу Пандея, с которым был знаком по докладам Каххира Сахи, и жрецов, окруживших восточного властителя. «Господь наш, об исходе войны у берегов Полиса нельзя сказать ничего определенного, но мы видим, что в далеком будущем правишь ты островами Мокрого мира». Раджа улыбается: «Далекое будущее? Дождетесь его под стражей, а если ваши предсказания не сбудутся – там и останетесь».

Дамбли зажмурился, прогоняя видение, затем церемонно положил руки на столешницу и стал слушать.

Похоже, он ненадолго выключился – за столом обсуждали решение военного совета, собранного несколько дней назад в кабинете Маринка. Дамбли не присутствовал на совете, зато читал доклад, из которого сочилось малодушие адмирала. Все заседание Крэдок выискивал предлог, чтобы остаться в Оазисе, под защитой береговых батарей, подальше от армады Руа. «Многие корабли в плачевном состоянии, некоторые еще не вернулись из ремонта, не хватает людей…» – «Знаете, как воюют словяки? Подгребли на своих лодочках, окружили, взяли на абордаж, а не вышло – отбежали, рассыпались. О какой тактике идет речь?» – «Столкновение в открытой Реке может закончиться катастрофой!» Адмирал даже заикнулся о «падающем барометре», на что герцог Маринк сказал: «Не могу понять, вы боитесь дождя или просто боитесь?» Это подняло уровень храбрости адмирала, который заверил, что объединенная эскадра готова выйти навстречу врагу, а он лично – принять на себя главный удар. «Все в Реку! Немедленно!» – горячился, спасая свою честь, адмирал. Капитан Лидс толково высказался по подготовке флота. Два генерала, особо приближенные к Крэдоку, исподволь вернули разговор к тому, чтобы оставить корабли в порту, спрятаться в крепости, и пускай враг выдохнется в долгой осаде. Лидс возражал: «Столько судов можно разместить только у карантинных островков или вдоль Кольца, где их засыплют ядрами и пустят ко дну. Но даже если впихнуть корабли в порт, несколько брандеров превратят гавань в огненный шар». Фицрой пытался возражать. Лидс сказал: «Хотите, чтобы они сожгли гавань вместе со складами, пробили куртину и вломились в наши дома?» («Знать Оазиса в лапах разбойников, – подумал Дамбли, читая доклад. – Нас запрут в голубином храме, а Галль будет ползать перед победителями и бросать им под ноги священные перстни. Или, что более вероятно, стоять рядом с Руа и смотреть, как ползают другие».) Маринк объявил голосование, и они проголосовали. Снимаемся с якоря – завтра.