Близкая, горячая, кипящая смерть швыряет Нэя в самое начало.
…и вот он – пульсирующий комок внутри материнской плоти, под колоколом ее сердца, ее кровь питает его, ее силы – его силы, ее магия – его магия…
…вот он – всхлипывающий комок на холодной кровати в пустой комнате, десятилетний сирота, прижимает к груди хитиновую трубку, переговорную спираль, и знакомый голос шепчет из устья…
…вот он – комок страхов перед дверью высокой башни, стучит, и старая, обитая железом дверь распахивается, и на пороге – высокий, почти как башня, колдун, вокруг шеи которого кольцом свернулась змея….
…вот он…
…вот она…
…вот они…
А потом – прыжок, возвращение. Стрелки останавливаются, стекая в огонь.
Он снова думает о Лите. О своей и ее крови, которая могла стать чей-то кровью.
«Сейчас я засну, засну надолго, но когда твоя душа полетит над Рекой, когда глаза птицы, повинуясь твоей колдовской воле, всмотрятся в глубокую воду…»
Он встречается взглядом с Рекой.
– Девочка моя, – произносит Георг Нэй, и рой горящих обломков сметает его с верхней палубы.
* * *
Услышав, что гвардейцы во главе с полковником Бакстом скачут из казарм в сторону дворца, Томас Дамбли понял: план заговорщиков провалился. Герцог выжил – мерзавцы всегда выживают. Впрочем, план был дерьмом. Голубиным пометом.
Удивляло казначея лишь собственное равнодушие. Его рука, отпирающая ящики стола, не дрожала, и настроение было каким-то странно приподнятым, как в преддверии большого праздника. Он покинул особняк министерства, кивнул на прощание секретарю и, попросив его не ждать, отправился в дом зятя, серое здание юридической конторы.
На соседней улице гремели выстрелы. Проскакал конь без всадника, с крупом, усеянным красными точками. Поперек проспекта прополз окровавленный служка. Сабля изувечила ангельское личико. Кардинал, старый извращенец, подбирал себе самых красивых мальчиков.
За садовой решеткой Дамбли приметил здоровенную крысу. Она встала на задние лапки и провожала казначея взглядом черных бусинок.
«Угадала духовного брата, а?»