А потом река помчалась навстречу сорвавшейся с тетивы стрелой, бросая в лицо белые совиные перья сверкающей пены. Вода уже не шептала под тревожные всхлипы ветра, а карабкалась по его гулким ступеням ввысь ликующим королем. И все так же не спешила кровоточить серебристым ядом. Может, и правда пора отменять траур? Сделалось даже неловко и стыдно за то, что запретил Рико окунаться в волшебные воды. Ему бы, наверное, тоже пригодилось…

Киэнн вел ладью к неверным землям блуждающих огней, к сокрытой обители магистра Эрме, все еще надеясь вернуть сыну не только дом и магию, но и прежний облик. А для этого нужно застать в живых подменыша по имени Микки и провести обратный ритуал с безупречной точностью. В своей руке и своем мастерстве Киэнн был не то чтобы полностью уверен.

Весть алхимику он, конечно, послал почти сразу. И даже получил ответ: как всегда, экстравагантный, на этот раз — в облике разверзшего гранитные уста и обретшего голос прибрежного утеса. Ну и, конечно же, привычно пренебрежительный: «С возвращением, юноша. Постарайся не сильно натоптать в прихожей». Обоих земных детей это лицедейство порядком испугало, пришлось объяснять. Особенно забавно было отвечать на вопрос: великан ли этот волшебник. Можно было, разумеется, заодно затребовать у зануды Эрме якорь для портала, или даже забросить самому, уже без спросу. Но не хотелось. После двух с лишним недель бесконечной погони за тенью наслаждением была даже сама возможность не мчаться никуда сломя голову, не считать проклятые секунды…

Тол Луинд грезила терпким морошковым рассветом, когда хрустальная тень острым лебединым клювом располосовала лазурную кожу ее заводей. А потом объятья сырых берегов стали слишком тесными даже для юркой, почти невесомой колдовской ладьи. И Киэнн оставил ее у излучины реки, и простелил морозную дорожку через топь, сверкающую и чуть шершавую, как длинный белый язык невидимой кошки. Босоногой Мэдди пришлось сплести из иллюзий меховые полусапожки — идти по «кошачьему языку» было немного зябко, а свою старую разорванную обувь девочка выбросила еще на берегу Мичигана.

С порога пахнуло едкой мандрагорой и сладким дурманом, точно сдобой из булочной.

— Эрм! Это мы, не обрушивай на нас десять казней египетских, ладно?

С него станется.

— Оставь свою свиту в зале для гостей, Киэнн, — прогремело откуда-то с потолка. На этот раз пришельцев из Сенмага напугало куда меньше, только любопытно заозирались. Ну, что они, мегафонов не слышали, в самом-то деле? — Только ты, Ллевелис и твоя пленница.

Осведомленности главного волшебника Маг Мэлла Киэнн давно уже перестал удивляться. Эйтлинн сердито фыркнула: