— Тебя послушать ты из этих, из климатоалармистов.
Вернер устало покачал головой.
— Дело не в климате. Климат на Матушке может быть любым. От криогения по Венеру включительно. Жизнь ко всему приспособится. Другое дело, что всякое подобное изменение завсегда приводило к массовым вымираниям. И человек вполне может оказаться отнюдь не последним многоклеточным в списке на выбывание.
— Человек вон даже на четырёх «ка» себе живёт.
Оставалось только кивнуть.
— Живёт. Точнее, видишь, прячется. От чего или, вернее, от кого мы тут прячемся, если мы так уверены в своём завтрашнем дне?
— Не знаю, ты мне скажи.
Иногда Петра становилась невыносимой. Кажется, в такие моменты она продолжала спорить просто так, ради самого спора, от скуки.
— Это пусть тебе, вон, Родионыч скажет, когда вернётся. Ты никогда не задумывалась, что мы вообще тут делаем?
— Тут это на рифте? — как будто не поняла Петра. — Так это. Исследуем.
— Не на рифте. На дне. На четырёх «ка».
Она молча смотрела на Вернера, мол, ты начал, ты и договаривай.
Ну нет. В ответ он привычным дайверским жестом помахал у правого уха растопыренной пятернёй. «Переходим на прямой канал».
Усмехнувшись, Петра послушно повторила жест.
Весь дальнейший диалог прошёл в полной тишине, и только гримасы на лицах выдавали их двоих перед посторонними.