— Я хотел бы вас познакомить.
И освободил обзор, указывая куда-то вглубь коридора. Там у переборки висела в расслабленной полуэмбриональной позе ссутуленная женская фигура. Тонкие, непропорционально вытянутые конечности выдавали в ней трассера.
— Можешь называть её Некст.
По тому, как безэмоционально выглядело её лицо, по синхронному взмаху руки, повторившему движение Улисса, Кора уже поняла, с чем имеет дело. Улисс за эти обороты обзавёлся ещё одним эффектором.
— В таком случае, мне теперь логичнее именоваться Превиос.
— Как тебе будет угодно.
XXIV. 41. Патриарх
Хранилище спало. Погружённые в полудрёму механизмы жизнеобеспечения едва слышно журчали в такт его дыханию. Занятые, впрочем, всё той же заботой — отодвинуть его смерть на секунду, затем на минуту, затем ещё на пару часов. В этой лишённой всякого напряжения гонке не было ни азарта бегового спринта, ни эмоционального накала огневого боестолкновения, когда или-или, когда игра с нулевой суммой, когда победил или проиграл.
Мы все заранее проиграли, ещё при рождении каждый из нас начинает готовиться к собственному концу, сколько ни зажмуривайся, сколько не трать сил в попытках отсрочить неизбежное, каждый всё равно рано или поздно найдёт свою судьбу. И вопрос только в том, что такое «рано» и когда будет «поздно» в каждом конкретном случае.
В его случае давно было поздно — бояться и сожалеть, любить или ненавидеть, но как измерить то, что ещё не случилось и как сравнить с тем, что уже произошло. Не беспокоиться о не потерянном, вот высшее дао, которое ему в итоге оказалось недоступно, и каждый раз, когда ему случалось испытывать сомнения по поводу того, что завтрашний день без него будет тусклее и бессмысленнее, чем вчерашний, он сначала смеялся про себя, какая, мол, глупость, какое невероятное самомнение, да кто ты такой на фоне остальной Вселенной, кому вообще есть дело до того, жив ты или уже почил, как и миллиарды до тебя. Но потом так же быстро приходило осознание очевидного — прожитый день лучше не прожитого, как спетая песня, пусть сколь угодно фальшивая, всяко лучше не спетой.
А потому пусть приборы жужжат, помпы продолжают нагнетать, а таймер на стене из года в года продолжает молчаливо отсчитывать последние секунды его жизни. Этот день пройдёт мимо него. А потом ещё один. И ещё один.
Что бы там кто не думал, хранилище не было тюрьмой ни его телу, ни тем более его разуму. И пусть первое давно уже сдалось, второй продолжал молчаливую борьбу со временем под тиканье атомных часов, необратимых, как и всё в этой жизни. Всё дальше от прошлых тревог, всё дальше от прочих людей, всё дальше от прожитых лет.