Знал бы он тогда, как она закончится.

Сутки напролёт он разглядывал сквозь толщу породы колыхание авроры, не имея сил отвернуться.

Это был прекрасный вид, прекрасный и ужасающий.

Кисея изумрудных игл, завивающаяся в воронки и бегущая волнами. Это сам космос напевал Матушке отходную песнь. С тех пор, как случился Чёрный четверг, а Она смолкла, Ромул был тем единственным, кто скрашивал своей Песней ежегодные иды, но с тех пор и он пропал, так что каждый спасался, как мог. Кто-то — декалитрами седативного, а кто-то, вот, глядя на аврору.

Она как будто-то обещала ему что-то. Какое-то будущее. Или напоминала. Какое-то прошлое.

Если тебе так много лет, это уже само по себе груз, что же поделать, если ты их даже не помнишь?

— Помнить не помнишь, а давит на грудь так, будто ты ничего не забывал.

Ма Шэньбин обернулся на голос, не чувствуя никакого удивления.

Он ждал, он давно ждал его появления.

Но всё равно оказался не готов.

— Мой случай не похож на твой.

И голос его не похож. Сухой, надтреснутый, скорее свист, прорывающийся сквозь натужное сипение, но когда ему предложили имплантировать искусственную гортань, почему-то именно это ему показалось последним шагом в бездну небытия. Он хотел продолжать говорить своим голосом, пока сможет.

— А, ты об этом?

Тень сделала широкий жест, обводя саккады контрольных огней. Хранилище даже во сне больше напоминало ёлочную гирлянду своими помигиваниями разноцветных огоньков.

— Тяжела телесная немочь, но поверь мне, старик, духовная — куда тяжелее.

— Не называй меня так! — Ма Шэньбина оскорбляло подобное к себе отношение. Уж ему ли не знать, кто тут старик. — И не тебе указывать мне на немочь. Четвёртая фаза раскрывает все секреты.

Тень в ответ лишь пожала плечами:

— Да уж, догадаться несложно. Но с другой стороны, я никогда тебе не утверждал, что ты тот самый Ма Шэньбин, да ты и не спрашивал, подозревая неладное. Хотя, погоди, — тень как будто заинтересовалась своим внезапным наитием, — тебе хватило глупости разыскать собственную могилу?

Ма Шэньбин коротко кивнул.

— Тогда понятно, отчего это тебя так тяготит. Зря, очень зря. Ты же понимаешь, что тебе теперешнему было бы уже глубоко плевать на то, кто ты на самом деле.