Ему не ответили. Закат окончательно растворился в чёрных тучах, снег кружил в автоматически активировавшихся прожекторах посадочной площадки, обустроенной автоматами обслуживания в сотне метров позади троих из ларца, подальше от клиффа.

Трое не спешили. Их чувство времени было единственной путеводной нитью, что вела слепых Хранителей тернистыми путями Курукештры.

Тилтвинг прилетит и улетит, и никого вокруг не останется.

И только изъеденный ржавчиной от небрежения и скуки рыцарь останется почивать здесь во веки вечные.

Или же нет.

Или же кругом него и правда зыбко реет на холодном зимнем ветру нечто иное.

Нечто нематериальное, но оттого ещё более ценное.

Легчайшая кисея не исполненных мечтаний и позабытых надежд.

Воспоминания о некогда сорвавшемся с ветки листке.

О всех тех людях, что жили и умирали у лона Матери.

О юной девочке Машке, которая решила всех спасти.

О старом писаре Стэнли, который мечтал удержать в руках неуловимое — саму человеческую память о прошлом.

Хранители глядели в черноту, и пытались повторить его подвиг. Но не могли, не имели такого таланта.

Их действительность была ортогональна такому понятию, как память.

Память всегда движется вдоль стрелы времени.

Что-то случилось единожды и осталось вовеки.

Или же не вовеки, но на краткий мир.

Неважно.

Хранители жили в мире текучих временных струй, где всё было зыбко и не определено, где царствовали вероятности событий и даже смерть была не окончательным, терминальным состоянием, но воплощала в себе множество переходных форм.

Они никогда не горевали и о смерти Матери.