Что нужно человеку, у которого и так все есть? Даже ювелирные изделия и драгоценные камни без надобности. Ничего мне не требуется, кроме здоровья и любви. Но это не продается в лавках, как и удача. Когда понял, что ничего не заинтересовало, просто ушел. Наверняка охрана вздохнула с облегчением. Мою привычку иногда посещать такие людные места они люто ненавидят. А вдруг злоумышленник с ножом? Но здесь меня, к счастью, в лицо не знают. А по одежде ничем не отличаюсь от приехавших мавретанцев. Многие заглядывают в Святой город, даже люди других религий. Любопытно же посмотреть и потом рассказать знакомым. И поскольку честно платят, враждебности никакой, напротив, сплошная благожелательность. Многие интересуются, правда ли, что налоги снизят. Я их посылаю к Ироду. Пусть Первосвященник объясняется со своим народом.

В лагерь мы вернулись уже к вечерней молитве. Отворачивающиеся люди, старающиеся исчезнуть с дороги, мне крайне не понравились. Что-то случилось. Конечно, можно было остановить любого и потребовать ответа. Но я направился в шатер, ожидая смелого. Похоже, их нет. Один Писарь с виноватой мордой посмел зайти, не дожидаясь вызова.

– Говори.

– Малха погибла.

Я все ж удержался от швыряния тяжелым кубком ему в голову. Он-то при чем.

В отличие от меня, собирающего подарки и присяги, она с основной частью армии занималась вытеснением сасанидских умников. Обнаружив, что сосед повержен, решили прихватить кое-что из его наследства. Первое столкновение, стоившее нам обоим тысячи полторы убитых и раненых, оказалось и последним. К серьезной войне они не были готовы и стали откатываться, попутно грабя незащищенные поселки.

– Как?

– Они ушли на другой берег Элевтры[67], но на том берегу собрался десятитысячный отряд. В двух милях выше по течению наша конница переправилась для удара в тыл врага. Но это был маневр для отвлечения внимания. Четыре тысячи осталось при двадцати пушках, остальные ушли отражать кавалерию. Фактически вся наша артиллерия била по вражеским позициям и, когда оставленные для охраны моста сирийцы отошли, повела колонну легиона на штурм.

– Зачем? – невольно ору. – Этой глупости нет оправдания. Я не отдавал приказа наступать дальше!

– Я не военный, – посмотрел Писарь исподлобья, – но иметь на границе чужую армию не слишком удобно. А разгромленную полезно. Они потеряли восемьсот убитыми, три тысячи пленными и все пушки. Дорога на Дамаск открыта.

Я долго молчал. Только дураки считают, не женское дело воевать. Они убивают и умирают ничуть не хуже. Риск и внезапность залог победы, говорила Малха всегда. Но обычно не лезла под огонь без веской причины. Видимо, это знак свыше. Угомонись, сказал Творец недвусмысленно. Достаточно.