И хватит вспоминать тот поцелуй в Белой Чайке, среди огня и летящих стрел. Он абсолютно ничего не значил, Брейд просто пытался успокоить ее.

Литания решительно встала и ушла в душный мрак каюты, чтобы не спать до утра.

Корабль еле двигался, из-под палубы слышались крики. Брейд разбудил двух своих солдат и спустился на нижнюю палубу. Там было светлее, чем на юте – чтобы никто из рабов не вздумал прохлаждаться, комит зажег аж четыре фонаря.

Громадный зверообразный надсмотрщик избивал гребца. Остальные рабы орали, старались хоть плевком дотянуться до палача. Комит отсутствовал, видимо, дрых, придется наводить порядок самому.

– Прекратить! – крикнул Брейд, – надсмотрщик снова ударил жертву. Кровь гребца тремя струйками стекала на грудь, из обеих ноздрей и из угла скособоченного рта.

Брейд приставил меч к горлу громилы, аккуратно поднял лезвием подбородок.

– Посмотри на меня. Я велел тебе прекратить. За что ты его бил?

Надсмотрщик молча сопел. Ему ничего не стоило отнять железку у этого хлыща и снести лыбящуюся голову, но ведь за ним еще двое с мечами наизготовку. Наконец он процедил сквозь зубы:

– Он меня обругал.

– Нехорошо. Он тебя обругал, а ты ему зубы выбил. Давай, обругай его в ответ. Назови его, как он тебя назвал.

Лезвие ощутимо надавило на кадык, и надсмотрщик просипел:

– Боров вонючий.

– Молодец. Ну а теперь ты его ударь, как он тебя бил, – Брейд взял надсмотрщика за волосы и наклонил к рабу.

Гребец застыл. Ударишь, и больше не жить. А, все равно это не жизнь – и от души, чтоб в последний раз оторваться, вломил по ненавистной харе. Хрустнула переносица.

Гребцы восторженно загудели.

– Ребята, а он вам вообще нужен? Сумеете грести без него? – спросил Брейд

– Не нужен! За борт его! Сами справимся! – хором заорали рабы.

– Ну что, все понял? Твое дело – бить в барабан и раздавать еду. Еще раз без приказа комита кого-то тронешь – отправлю за борт.

Гребцы недовольно заворчали, они надеялись на окончательную расправу над мучителем. Весла были опущены, корабль стоял.