Джеана начала немного жалеть о том, что настояла на анонимности, и отправилась бродить по улицам одна.

Конечно, находиться в маске среди толпы столь же неузнаваемых людей было интересно и, несомненно, возбуждающе. Она не любила много пить и вовсе не приходила в восторг от того, что довольно много мужчин и одна-две женщины уже воспользовались карнавальным правом – обнять ее и потребовать поцелуй. Пока что никто из них не злоупотребил этой привилегией – было еще рано, и толпа не редела, – но Джеана, которая отвечала как могла в духе этой ночи, не сказала бы, что ей это доставляло удовольствие.

«Если так, то это моя вина, – сказала она себе. – Мой собственный выбор: я ведь могла пойти вместе с людьми Родриго, под их надежной защитой от хаоса улиц. Немного побродить, а потом вернуться домой, как подобает приличной девушке, и лечь спать одной».

Действительно, это ее собственный выбор. Никто ее не знает, разве только кто-нибудь вычислит ее походку или наклон головы при свете факелов. «Мартин мог бы, – подумала она, – или Лудус: они в этом мастера». Она пока не заметила никого из солдат. Конечно, она узнала бы Хусари издалека. Сегодня в Рагозе мог быть только один такой павлин.

К ней приблизился бурый медведь и обхватил ее лапами. Она добродушно стерпела его сокрушительные объятия и кривую ухмылку.

– Пойдем со мной! – пригласил медведь. – Я люблю сов!

– Не хочу, – ответила Джеана, хватая ртом воздух. – Ночь слишком длинна, и пока рано ломать ребра.

Медведь рассмеялся, погладил ее по голове рукой в мохнатой перчатке и затопал прочь. Джеана огляделась, гадая, скрывается ли Зири в толпе, кружащейся под пляшущими факелами. Он не знает ее маски, а она ушла из дома в темноту через черный ход.

Она не могла бы объяснить, почему ей было так важно остаться сегодня одной. Или нет, она, вероятно, могла бы объяснить, если бы потребовала честного ответа у самой себя. Но она этого делать не собиралась. «Карнавал – не время копаться в себе, – решила Джеана. – Эта ночь существует для того, чтобы совершать поступки, о которых только мечтаешь весь остальной год». Она оглянулась. Серая волчица и конь невероятным образом сплелись друг с другом неподалеку.

Олень с семью ветвями на рогах вынырнул из бурлящей толпы впереди. В руках он держал кожаную флягу. Слегка склонив голову, он предложил флягу Джеане. Если бы он отвесил более глубокий поклон, то, возможно, проткнул бы ее рогами.

– Спасибо, – вежливо ответила Джеана, протягивая руку за вином.

– А поцелуй? – Его голос звучал тихо, приглушенно.

– Справедливо, – ответила дочь Исхака бен Йонаннона. Это ведь карнавал. Она шагнула вперед, легонько поцеловала его, взяла флягу и выпила. В этом человеке ей почудилось что-то знакомое, но Джеана не стала размышлять об этом: что-то знакомое чудилось в половине мужчин, которые сегодня ее целовали. Маски, и воображение, и слишком большое количество вина были тому причиной.