Олень двинулся вперед, больше ничего не сказав. Джеана смотрела ему вслед, но потом сообразила, что он оставил ей флягу. Она позвала его, но он не обернулся. Она пожала плечами, посмотрела на флягу, сделала еще глоток. Вино оказалось хорошим, почти неразбавленным или совсем неразбавленным.

– Пора задуматься о том, чтобы вести себя поосторожнее, – вслух произнесла она.

– Сегодня? – рассмеялся стоящий рядом коричневый кролик. – Какой абсурд! Пойдем лучше с нами. Мы идем к лодкам. – Их было четверо, все кролики, три женщины и мужчина, обнимающий двух из них. Ей это предложение показалось разумным. Таким же разумным, как все остальное. И это в конце концов было лучше, чем бродить в одиночестве. Она поделилась с ними вином по пути к озеру.

Из-под маски, которая только и делала возможной эту ночь, из тени дверного проема чьи-то глаза следили за тем, как белая сова быстро поцеловала оленя, а потом олень грациозно ускользнул прочь, оставив у нее флягу с вином.

Сова заметно заколебалась, снова отпила из фляги, а потом ушла в другом направлении вместе с квартетом кроликов.

Кролики не имели никакого значения. Олень и сова были ему известны. Наблюдатель – нарядившийся, по мимолетной прихоти, в львицу – покинул свое убежище в дверном проеме и последовал за оленем.

В тех странах, где сейчас почитали либо Джада, либо звезды Ашара, сохранились языческие легенды о человеке, превратившемся в оленя. На землях, завоеванных почитателями бога-солнца, этот человек был наказан за то, что покинул поле боя ради объятий женщины. На востоке – в Аммузе и Сорийе, до того как Ашар изменил землю своими видениями, – древняя легенда рассказывала об охотнике, который подглядывал за богиней, когда та купалась в лесном озере, и был тут же превращен в оленя.

В каждой легенде олень – бывший человек – становился легкой добычей для охотничьих собак, и его разрывали на куски в глуши темного леса за его грех, за его единственный, непростительный грех.

За годы, прошедшие после первых карнавалов в Рагозе, возникло множество традиций. Одной из них, разумеется, была раскрепощенность, чего и следовало ожидать. Второй было искусство – ее частый любовник.

Между дворцом и Речными Воротами на юге стояла таверна Озры. Здесь под благожелательным взором ее давнего владельца собирались поэты и музыканты Рагозы, а также те, кто под прикрытием маски хотел войти в их число, пусть всего на одну ночь. Они читали анонимные стихи и пели песни друг другу и тем, кто останавливался послушать у двери, посреди залитой светом факелов круговерти.