– Ты ведь моложе меня, друг мой. Ты позволил себе распуститься. Как это тебе удалось во время осады?

Мазур поморщился, подыскивая позу поудобнее.

– Бедро побаливает, господин мой. Когда утихнут дожди, станет легче.

– Дожди нам на пользу. Наверное, им там плохо приходится в палатках.

– Очень надеюсь, – горячо согласился бен Аврен. Появились слухи о болезнях в лагере Халоньи.

Он поднял руку, и ближайший слуга поспешно поднес ему бокал вина. С точки зрения бен Аврена, было огромным облегчением, что отказ его монарха от благ севера не распространился на лучшие вина джадитов. Он отсалютовал эмиру бокалом, все еще стараясь найти удобное положение. Некоторое время оба молчали.

Стояла осень, и дожди с востока пришли рано. Рагоза находилась в осаде с начала лета. Она не сдалась, и стены ее устояли. В сложившихся обстоятельствах это было удивительно.

Фезану вальедская армия взяла в середине лета, а недавно почтовый голубь принес вести о том, что король Руэнды прорвался сквозь стены Салоса в устье Тавареса и предал мечу всех взрослых мужчин. Женщин и детей сожгли, во имя Джада, но сам город не спалили: король Руэнды Санчес, очевидно, предполагал перезимовать в нем. Плохой знак – Бадир и его визирь это понимали.

Армия Вальедо, отличавшаяся большей храбростью, уже двинулась на юго-восток по направлению к Лонзе. Родриго Бельмонте, некогда капитан в войске самого Бадира, по-видимому, не был склонен удовлетвориться захватом одного крупного города до наступления зимы. Говорили, что вальедцы встретили сопротивление в горной местности, но подробности, по понятным причинам, едва ли могли дойти в осажденную Рагозу.

Учитывая эти продвижения на запад и тот факт, что им пришлось распустить почти половину своей армии, опасаясь внутреннего бунта, многие наемники-джадиты немедленно присоединились к армии Халоньи, стоящей у стен города, – такое долгое сопротивление Рагозы было большим достижением. Оно свидетельствовало, среди прочего, о предусмотрительном распределении визирем еды и прочих припасов, а также о тех любви и доверии, которые население города питало к своему правителю.

Однако всему есть предел. Пище, припасам. Поддержке осажденного монарха и его советника. Его советника-киндата.

Если бы они смогли продержаться до зимы, то уцелели бы. Или если бы подошел Язир. Из Маджрити не было никаких вестей. Они ждали. Все в Аль-Рассане ждали той осенью – джадиты, ашариты, киндаты. Если бы племена пустыни переправились на север через пролив, все на полуострове изменилось бы.

Все уже и так изменилось, и они оба это знали. Город, который они строили вместе, – уменьшенное, более спокойное вместилище того изящества, которое воплощал Силвенес при халифах, – был достроен, и его краткий период расцвета миновал. Чем бы ни закончилось вторжение, город эмира Бадира, город музыки и слоновой кости, погиб.