– Это не так, государь.

– Это так. Мы найдем выход вместе или не найдем вовсе. Разве ты не гордишься тем, чего мы достигли, мы, вдвоем? Разве это не отрицание самой нашей жизни – говорить так, как ты сейчас? Я не стану цепляться за жалкое существование ценой всего того, чем мы были.

Его визирь промолчал. После паузы эмир сказал:

– Мазур, разве здесь нет вещей, которые мы сделали, которые мы создали, достойных самого Силвенеса, даже в его золотой век?

И Мазур бен Аврен, с редким чувством в глубоком голосе, ответил:

– Здесь был по крайней мере правитель, более чем достойный быть халифом в Аль-Фонтине в те самые ясные дни.

Снова наступило молчание. Наконец эмир Бадир сказал очень тихо:

– Тогда ничего больше не говори, старый друг, о том, что я могу тебя потерять. Я не смогу.

Бен Аврен склонил голову.

– Я больше не буду об этом говорить, государь, – ответил он.

Они допили вино. Визирь поднялся с некоторым трудом и пожелал своему правителю спокойной ночи. Он прошел по длинным коридорам дворца, беззвучно ступая по мраморным полам, шагая мимо факелов и гобеленов и прислушиваясь к шуму дождя.

Забира спала. Она оставила гореть одну свечу на столе рядом с графином вина и другим, с водой, и бокалом для него, уже наполненным. Он улыбнулся, сверху вниз глядя на нее, столь же прекрасную во сне, как и во время бодрствования.

«Северяне, – подумал он, – или пустынные племена: как могут они понять мир, породивший такую женщину?» Она – символ разврата и для тех, и для других. Они убили бы ее или втоптали в грязь – он знал это. Они не представляли бы, что еще делать с Забирой из Картады или с той музыкой, которую она создает, идя по жизни.

Он со вздохом сел в резное деревянное кресло с мягкой обивкой, заказанное им у городского мастера-джадита. Выпил бокал вина, а затем и второй, глубоко погрузившись в свои мысли. Ему не хотелось спать.

«Никаких истинных сожалений», – сказал он себе. И понял, что это правда.

Перед тем как раздеться и лечь, он подошел к окну, выходящему во двор, открыл его и выглянул наружу, вдыхая ночной воздух. Дождь прекратился. Вода капала с листьев деревьев в саду под окном.

Далеко на юго-западе другой человек не спал в ту же ночь, под совсем другим небом.

За вершинами Серранских гор; за Лонзой, скорчившейся в страхе за своими стенами в ожидании прихода вальедцев; за Рониццей, чьи кружева известны всему миру; за гордой Картадой в долине, где делают красную краску; за Альджейсом и каналами Элвиры, и Силвенесом, где, как говорят, среди руин бродят призраки и звучит потусторонняя музыка; даже за Тудеской в устье Гвадиары, откуда корабли уходят в море с богатствами Аль-Рассана, чтобы привезти обратно восточные сокровища.