В беседах с Цертером, которого очень интересовали его ощущения во время пребывания полукровкой так долго, он порой резко умолкал – неприятно было вспоминать о той своей сущности, повинной в убийстве Ингрэма. Он помнил, что делал тогда, помнил, как позволил себе забыть обо всем – о сестре, – отдавшись воле Голода, и что пришел в себя лишь из-за потрясения узнавания дневника Гета. Об этом Цертеру знать было не обязательно, но для себя Ороро все больше осознавал – он снова смог побороть Голод благодаря воспоминанию об Ингрэме. Вернее, Голод отступил, потрясенный, слился с ним, и Ороро вернулся. В конце концов, они были единым целым, а воспоминание об Ингрэме – делало его тем, кем он являлся, ведь впервые Голод появился после того, как он пытался спасти названого отца от черной болезни.

Ороро больше недели валялся в Нижнем мире без дела: общался с сестрой, присоединялся к Цертеру и Рокусу в их экспериментах, возобновил тренировки с Рогуро. Вортар настоял на том, чтобы и он сам, и Урура, и Цертер с Рокусом принимали участие в тренировках. Ороро с трудом скрывал смех, наблюдая за их попытками взлететь и размахивать мечом и копьем более десяти минут кряду, и все же мысль была дельная – сестре стоит стать сильнее, чтобы суметь защитить себя на случай, если однажды защита города падет и нахлынут твари. Низший мир был труден для жизни, и если здесь они научатся двигаться столь же сильно и быстро, как прежде то было естественно в Срединном мире, то когда вернутся туда, в благодатный край, станут вдвое сильнее, выносливей и быстрее.

После совещаний со старейшинами и длительных обсуждений с Цертером, Вортар составил новое послание ниргенам, и в этот раз сделал три копии, которые Ороро должен был тщательно спрятать и доставить хотя бы одно.

Прежде чем вновь отправляться в Дикие земли, ему предстояло проведать тэйверовых слуг и обменяться письмами. Прошло много времени, небось, накопилось немало новостей.

Мало перед кем Ороро терялся, смущенно теребил пальцы перед собой и пристыженно вжимал голову в плечи. Одной из таких персон была госпожа Армира.

Она нетерпеливо побарабанила пальцами по мраморной столешнице. Ее ногти были длинными и звук получился слишком громким, нервирующим. Она сидела на удобном кресле перед столом, возвышающимся на постаменте так, что посетитель со своего места вынужден был смотреть на нее снизу вверх, будь он даже самого высоченного роста. Кресла для гостей были поставлены на значительном отдалении от стола, позади была дверь, и невозможность вовремя увидеть, кто войдет, откуда бежать в случае чего, вызывала смутную тревогу. Кресла были слишком мягкими, проваливались под задницей, как бы ни пытался принять удобное положение. Ороро догадывался, что вести беседы сидя госпожа предпочитала, когда была сильно раздражена. Прежде, когда он приходил к ней, они беседовали стоя, а однажды госпожа пребывала в особенно благостном настроении и угостила чаем. Теперь же она была холодна, а взгляд ее – цепкий, оценивающий, – едва скрывал недовольство.