Проклятая кувалда. Не могу её бросить. Пальцы не разжимаются.

— Кидай еще! Вот так. Молодец, — воркует бездельник-кочегар. — Котел, братец, он кому угодно душу согреет.

— Хко-хоо! — старательно мычит Ваня. Без языка он неплохо справляется с гласными. Из согласных у него получаются сколько-то разными «н», «м», «к», «х». Правда, «к» от «х» отличить едва посильно даже моему слуху.

Маня выслушала «брата», шевельнула ухом, но головы не повернула. Она с первого дня, проведенного на палубе, лежит или сидит в сторонке. Она постоянно напряжена, принюхивается… Днем и ночью, рядом с людьми и вдали от нас, она ждет беды. Жизнь приучила. Почему же Ваня иной? Думаю, в этой паре он — собиратель нового, тогда как Маня — хранительница традиций. Логично: Ваня зрячий, Маня слепая. И упрямая. Достойное уважения качество. Сколько ни набиваюсь к ней в мамки-няньки, до сих пор на всякую попытку дотронуться Маня скалит зубы. Не кусает, нет. Отскакивает и рычит. Я радуюсь: окрепла! Ходит уверенно, задние лапы еще вчера приволакивала, а сегодня пропал и этот остаточный симптом паралича. И хвост! Он растет. Уже длиною с мой мизинец. Лысый, розовый и смешной… Позвонки мелкие, как горошины в стручке. Хрящи полупрозрачные. Кажется, хвост растет болезненно. Вчера Маня не спала, сегодня весь день выглядит неважно. Ушла с палубы, забилась под трап в пяти шагах от меня. Не хочет, чтобы Ваня читал её боль. Еще, как я надеюсь, она знает мое сочувствие и нехотя, отвернувшись к стенке — но принимает его.

— Алекс, — шепчу сквозь зубы. Легонько постукиваю судорожно сжатым кулаком по стенке и надеясь, что мышцы вот-вот отреагируют, избавят ладонь от тяжести кувалды, — ты же умный. Ты чем думал, когда обещал нам путь до моря за десять дней? Или сколько там… Не помню. У меня судорога даже в мозгу. Везде судорога!

— Не жалуйся, уже работаю над этим, — прошелестел внутри черепа Алекс. Кувалда брякнулась на доски. — Я делал расчёт, исходя из полноценного экипажа при достатке угля. Но вы не можете использовать даже труд пленного.

Я облокотилась о край угольного ларя и замерла полудохлой буквой «г». Да уж… Я хотела выпустить пленного, пристегнув на цепь. Но Маня принюхалась, повела мордой и что-то такое провыла… Алекс сказал, у меня приключился микроинсульт. По счастью, для меня этот диагноз предков ничуть не опасен. А вот пленный едва уцелел. Когда Маня вмешалась, я уже договорилась с бывшим стражем стен Пуша о перемирии и отпирала дверь трюмной каюты. Сознание мигнуло — это и был микроинсульт — я поморщилась и отметила, что пленник молчит. Кинулась в трюм, сразу выявила остановку сердца, успела реанимировать. И никакой благодарности за спасение жизни. Очнувшись, мужик подпер дверь изнутри чем-то тяжелым! Лавкой, наверное. С тех пор в камере до жути тихо. А я вкалываю одна.