— Эли, надо посоветоваться, — позвал с палубы бездельник-кочегар. Добавил ласково, уж точно не мне: — Вот, не роняй, сожми ручонку.
— Ага, — невпопад отозвалась я.
Попробовала сжать кулак. Получилось. Разжала… Волдыри мокрые, многослойные. Кое-где уже стали плотными мозолями. Больно. Смешное слово, ни о чем. Кожу не просто дерет, её словно поливают горящим маслом. Я не ору лишь потому, что Маня рядом. Кропова живучесть! Скоро мне станет лучше, и я смогу продолжить пытку. Мозоли уже делаются желто-серыми, волдыри сохнут… Вся эта дрянь отвалится от свеженькой розовой кожицы, стоит потереть ладонью о ладонь. Определенно, сейчас я регенерирую в разы быстрее и полнее, чем прежде, в Пуше. Скорее всего потому, что перестала втискивать себя в рамки «нормы».
— Иду, ага-у, — еще раз буркнула-зевнула я. Не разгибаясь, посмотрела на трап, на Маню в углу. — Эй, тоже идешь? Йях или не йях? Кузя знает слово йях. Кузя тебе соплеменник. Я познакомлю вас, и ты спокойно выспишься. Уж он-то умеет защищать. Ему-то даже ты поверишь.
Продолжая невнятно нахваливать Кузю и зевать, я поползла по трапу. Долгий путь. Я цеплялась за ступеньки и рывком подтягивала ленивое тело. Доски плыли толчками… При любой живучести люди устают. Но я упрямо ползу вверх. Вот и палуба, совсем близко… чуть не впечаталась в мою сонную рожу. Надо еще выше лезть.
Следом бредет Маня, слышу стук её когтей. Обычно валги не шумят, но у малышки когти слоистые, длинные и искривлённые… словно они росли-росли и не стачивались. Так и было, она же не могла ходить.
Зеваю, аж до хруста челюстей. Сажусь, удобно опираюсь на руки, чтобы перестать смотреть на доски и, наконец уже, напрячь шею, поднять голову. Определенно, сонливость избыточная, скорее всего она — следствие физической активности, аномальной по нагрузке и продолжительности… Интересно: я сама думаю такими странными словами — или это Алекс бубнит в голове? Или даже Петр-физик?
— Ан, дус, трэ, — негромко и очень раздельно говорит дядя Дима.
В такт счету «трэ» я как раз успеваю прохрустеть всеми шейными позвонками. Гляжу в темное небо, созерцаю звезды природные и созданные усталостью… Меня немножко беспокоит странность счёта — что за язык и почему тон такой ровный?
Нет. Меня очень беспокоит этот счет! Пульс подскочил, сонливость сгинула.
Рывком меняю положение, гляжу на кочегара. Внимательно, удивленно. Он — у борта. Полуобнял Ванечку за плечи, прижал спиной к себе, плотно. Ограничил подвижность его рук… Что я такое думаю-то? Хуже Маньки, всюду ищу нехорошее.
—