Временное постспиновое затишье в глобальном конфликте давно осталось в прошлом. Быть может, переоснащение армии – не самая плохая мысль.

– Если верить словам Ломакса.

– А ты не веришь?

– Увы, не могу себе позволить, – сказал Джейсон.

На этой ноте я удалился в постель.

Утром я сделал первую инъекцию. Джейсон растянулся на диване в громадной гостиной Лоутонов лицом к окну. В джинсах и легкой рубашке он походил на болезненного, но вполне довольного жизнью аристократа. Если он и боялся, то неплохо это скрывал. Он закатал правый рукав и обнажил локтевую ямку.

Я достал из саквояжа шприц, нацепил на него стерильную иглу, наполнил его прозрачной жидкостью из ампулы, которую мы не стали относить в потайное место. Вон отрепетировал со мною этот момент: протокольные правила перехода в Четвертый возраст. На Марсе церемонию проводили в торжественной и умиротворяющей обстановке; здесь же нам пришлось довольствоваться ноябрьским солнцем и тиканьем дорогих часов.

Перед инъекцией я протер Джейсу кожу спиртом и сказал:

– Смотреть необязательно.

– Но мне интересно, – возразил Джейсон. – Покажи, как это делается.

Ему всегда хотелось узнать что-нибудь новое. Понять, как все устроено.

* * *

Сразу после инъекции ничего не произошло, но к следующему полудню у Джейсона слегка поднялась температура.

С субъективной точки зрения, сказал он, состояние не отличается от легкой простуды. Ближе к вечеру он уже умолял меня взять термометр с тонометром и… ну, если не вдаваться в подробности, куда-нибудь сгинуть вместе с ними.

Поэтому я поднял воротник в попытке закрыться от дождя (противной назойливой мороси, зарядившей ночью и не унимавшейся весь день), вновь пересек лужайку, вошел в материнский дом, достал из погреба коробку «Памятные вещи (учеба)» и отнес ее в гостиную.

Свет за шторами был тусклый, как обычно бывает в дождливую погоду, и я включил лампу.

Мать умерла в пятьдесят шесть. Восемнадцать лет – чуть больше трети ее жизни – я прожил под одной с ней крышей. Об остальных двух третях мне было известно лишь с ее слов. Время от времени она говорила о родном городе под названием Бингем. Например, я знал, что мать жила там со своим отцом (не просто риелтором, а «Риелтором – с большой буквы») и мачехой (соцработницей) в доме на вершине холма и по обе стороны круто идущей вверх (или вниз?) улицы росли деревья; что у нее была подруга детства по имени Моника Ли; что в городке были крытый мост через реку под названием Литл Вайклиф и пресвитерианская церковь, куда мать перестала ходить, едва ей исполнилось шестнадцать, и куда не возвращалась до похорон родителей. Но она никогда не упоминала Беркли, не говорила, как планировала распорядиться своим дипломом бизнес-управленца, и не рассказывала, почему вышла замуж за моего отца.