Без колебаний притаившееся во мне усталое и разбитое существо собрало остатки мощи, чтобы повиноваться. В мои вены, конечности и сердце хлынула сила. Когда я встала, все вокруг в моих глазах вспыхнуло белым. Я видела Кающегося, залитого светом в сотни раз ярче его собственного, ветхий капюшон, который в конце концов оказался пуст, а затем я шагнула прямо сквозь него.

Туман вокруг меня рассеялся. По моему плащу заплясали серебряные языки пламени, озаряя катакомбы своим сиянием и изгоняя теней.

Леандр лежал на земле, прислонившись к стене. По его запрокинутому лицу текли слезы. В глазах я различила ярость, стыд и ужас, смешанные с мучительной, страшной тоской. Что он мог ошибиться, что перед ним не Артемизия Наймская, а святая Артемизия. Он судорожно вздохнул и попытался подняться, но тут же осел обратно. Его глаза закрывались, он был на грани потери сознания.

– Убей его, – прошептал голос.

Я застыла. Приказ прозвучал так, словно его вдохнули прямо мне в ухо: не столько голос, сколько сквозняк из вскрытого склепа, шелест ткани, стелющейся над могилой.

– Если ты оставишь его в живых… – продолжал голос, шепча словно со смертного одра, но на этот раз я узнала его.

– Восставший, – одернула я.

Дух не ответил – он истратил последние силы. Свет померк, серебристое пламя пошло на убыль, стекло вниз, а затем угасло, снова погрузив туннель в тень. Леандр потерял сознание, из его носа струйкой потекла кровь.

Из склепа донесся лязгающий звук: дверь наверху открыли, отодвинув щеколду. Кто-то приближался. Даже если каким-то чудом никто не почувствовал Восставшего, та монашка в вышитой ризе могла отправиться за помощью. Необходимо принять решение, и быстро.

Я наклонилась, чтобы поднять кинжал. И могла бы убить им Леандра. Это было несложно. Я точно знала, куда нужно приставить острие и как сильно надавить. При определенных условиях я бы не стала колебаться. Но клирик не склонялся над алтарем, собираясь пробудить зловещий ритуал. Он никому не причинял вреда; даже не был в сознании, чтобы защитить себя. Мне пришлось бы убить его, пока он лежал беспомощный и истекающий кровью, беззащитный, привалившись к стене подземелья, точно святой мученик.

Но хотела ли Госпожа этого от меня? Здесь не было ни свечей, ни знаков. Только я одна.

В склепе раздался голос. Я развернулась и побежала.

Я пробиралась по туннелям, а мой путь освещали тени. Они забивались в углы, когда проходила мимо, отверстия их ртов и глаз застывали в беззвучном крике. Я шагала сквозь двери и разветвленные проходы, до тех пор, пока ниши не стали более древними, а затем и вовсе исчезли, сменившись голой землей, которую подпирали части каменных стен – остатки старого города, его руины, погребенные под улицами.