Существовало ли в конце что-то вроде торжества справедливости? Что-то вроде силы судьбы?

Страшная мысль.

– Герр Леттке?

Он вздохнул.

– Я был в Берлине – это правда. А также я был в гостинице «Кайзерхоф», в ее комнате. Я знал из данных бронирования, что она там, и из ее электронных писем, что у нее назначена встреча с любовником. Но я не насиловал ее. Это ложь.

– Она была голая, прикованная к постели. Вряд ли она сама это сделала.

Леттке провел обеими руками по лицу, по волосам, до затылка. Как будто хотел удостовериться, что он все еще там.

– Ладно. Я хотел ее изнасиловать. Но я… я этого не сделал.

– Почему же?

– Потому что… в последний момент восторжествовали моральные принципы. – Они явно на это не купятся. Но он был полон решимости унести правду с собой в могилу.

– Моральные принципы.

– Так бывает.

– Тогда почему вы ее не развязали?

– Я уже не помню. Я… ну, можно сказать так: в панике сбежал.

– Анонимный звонок сделали вы?

– Да.

– Почему?

У Леттке возникло сбивающее с толку чувство, что даже в такой безвыходной ситуации он вдруг снова почувствовал почву под ногами.

– Я… я не хотел, чтобы ей сошел с рук расовый позор.