Но на этом все не закончилось. Мальчик-солдат ощущал каждого, кто находился здесь, через хватку его рук, и бытие окружающих их деревьев, и даже медленный могучий поток жизни в почве у себя под ногами, поток, который наполнил его и согрел, унимая боль утраты. И пока это продолжалось, он был един с лесом деревьев предков, со спеками, с народом. Слезы обожгли его глаза. Он был одним из них. Это его народ, и, когда придет срок, его будет ждать здесь дерево. Второй побег, выросший из рухнувшего ствола Лисаны. И он укоренится среди всей этой мудрости и общей жизни. И, как если бы его мысль призвала ее, он ощутил нить, связывающую Лисану с огромным единым целым, далекую нить, одну среди многих, сияющую собственным особенным светом. Он стремился к ней, но заговорил со мной другой голос:

— Видишь, что я имел в виду, старина? Оно того стоит. Теперь я ощущаю это, все время ощущаю.

Мальчик-солдат не обратил внимания на бестелесный голос Бьюэла Хитча. Он изо всех сил тянулся к Лисане, а она рвалась ему навстречу. На долгий миг их сознания соприкоснулись, слились, а потом, словно горящие поленья, рассыпающиеся, когда их пожирает пламя, вновь распались. Мы вновь вернулись в льдистую темноту черного леса. Далекие звезды не могли ни согреть нас, ни рассеять мрак, а ветер, прорывающийся сквозь древесные кроны, осыпал нас залежавшимся на ветвях снегом.

— Дерево приняло Дэйси. Нам пора уходить и оставить их, — объявил Джодоли.

Так мы и поступили.

Глава 23 Известия

Глава 23

Известия

Когда мы наконец добрались до дома Лисаны, мальчик-солдат набросился на еду, как изголодавшийся пес. Он ни слова не сказал кормильцам, которые ждали его там, не давая пище остыть, а огню в очаге погаснуть. Он предоставил Оликее разбираться с ними, рухнул в постель и проспал большую часть дня. Среди ночи он поднялся облегчиться и глотнуть воды, а потом вернулся в постель. Во второй раз он проснулся уже днем, когда засуетились его кормильцы, тихонько перешептывающиеся за работой. По его прикидкам, полдень уже давно миновал. Мальчик-солдат замер неподвижно, словно лиса, припавшая к земле в надежде, что собаки ее не заметят. Не открывая глаз, он прислушивался к звукам в хижине, но ничем не показывал, что уже проснулся. Каждый мускул и сустав в его теле ныл, а спина и вовсе ощущалась сплошным сгустком боли.

Он не шевелился, дыша ровно и глубоко, как если бы все еще спал. В постели было тепло. Его желудок переваривал пищу. Он уткнулся лицом в подушку — в его особую подушку, набитую пухом вперемешку с кусочками кедровой коры, засушенных лесных цветов и листьев. Я вдруг догадался, что она пахла Лисаной. Он лежал в ее постели, в ее хижине, вдыхая ароматы, напоминающие ему о ней. И пытался вообразить, что звуки, которые он слышит, издает Лисана, перемещаясь по дому.