— С другой стороны, конечно, печально осознавать, что у тебя-то и выбора не было. Не мы решаем, где и кем родиться. Знать, крепко нагрешила душа твоя, — губы Оленьки дрогнули. — Но ты ведь знаешь, что судьбу свою следует принимать со смирением. Кому-то блистать, кому-то…
Взгляд её скользнул по кухне.
— …котлы чистить. Или надеешься, что будет, как в сказке?
— В какой? — что-то веселья поубавилось. Я покрепче стиснула рукоять сковородки.
— В любой… прекрасный принц женится на простушке и делает её принцессой. Но сказки, дорогая, это лишь сказки. Даже если на тебе вдруг принц женится, то принцессой тебе не быть. Ты так и останешься Марусей из деревни Лопушки.
— И? — вот она всерьез думает, что меня этим обидеть можно?
Нет, раньше я бы, безусловно, обиделась. И рыдала бы потом в подушку. И до утра искала бы слова, чтобы ответить, чтобы резко и хлестко. Теперь же, как ни странно, ощутила полное спокойствие.
Абсолютно несвойственное мне спокойствие.
— И… что тут скажешь… он не женится. Да, Николай тебе симпатизирует, это видно невооруженным глазом, но он взрослый человек и понимает, что там, где есть долг, нет места симпатиям.
Она вздохнула с притворной печалью.
— Так что, дорогая моя Маруся, все, что тебя ждет, — милый романчик и разбитое сердце, а еще пустые надежды. Подумай, надо ли оно тебе?
— А тебе?
— Мне? Мне позволили приглядеться к будущему супругу. Оценить его, так сказать, в естественной среде обитания.
— И как?
— Неплох, но со вкусом беда. Ничего, это мы потом поправим…
Будущему супругу, стало быть. Конечно. У Оленьки Верещагиной не может быть просто романов. Только серьезные. С прицелом на будущее и договорным обеспечением между родами. А я… я… Маруся из Лопушков. На мою долю если что и придется…
— Шла бы ты, — сказала я, пытаясь подавить клокочущую внутри ярость. — А то ведь кухня место такое…
— Какое?
— Опасное, — я сунула сковородку к грязной посуде. — Мало ли что приключиться может.
— Ты мне угрожаешь? — а вот теперь Оленька вполне искренне удивилась. В её чудесном мире никто и никогда ей не угрожал.