Женщина-некромант… глупость несусветная! То есть, они, конечно, встречаются и даже обучение проходят, но… но это редкость! Некромантия противна самой женской сути. А я вот… меня вот… угораздило.

Везет же тебе, Маруся.

Я так думала, пока летела.

А потом еще подумала, что тьма моя слишком давно меня ждала. И мне без неё тоже было плохо. Маятно. Хорошее слово. Как раз точно описывает мое состояние.

Ма-ят-но.

Когда в душе разлад и на сердце тоже.

Нет, я не обижалась на матушку. И на отца. Я его знать не знала, а стоит ли обижаться на незнакомого человека? То-то и оно. А матушка… я найду тех, кто её убил.

Тьма поможет.

И она согласилась, окутала меня теплым облаком. Моя… и стоило бояться? То-то же. Теперь я не боюсь. Волнуюсь, как волнуются перед грядущей встречей с давним другом.

Больше чем другом.

И от волнения меня пробирает дрожь, которая распространяется на крылья, и… и мне не дают упасть.

— Тише, Маруся, — меня подхватывают, и оказывается, что чужие крылья тоже могут держаться на моей тьме. Эти крылья огромны и сильны. Их хватит, чтобы поднять в воздух двоих. — Сосредоточься.

— На чем?

— На чем хочешь. Это твоя сила. И тебе надо её собрать.

Всю? Всю-всю до капли? Ведро опрокидывается, вода разливается. Бабушка, я не специально. Но бабушка не слышит. Бабушка занята. Она сидит в центре комнаты, на домотканом половичке, вокруг которого раскладывает травы.

…белая полынь. Её хранят в особой плетеной корзинке, под кроватью. И трогать эту корзинку запрещено строго-настрого.

Я хватаю тряпку, спешу убрать воду, пока бабушка занята. Не то чтобы ругаться станет, но мне до крайности неловко. Неуклюжая я.

— Брось, детонька, — говорит бабушка, поднимая полупрозрачную веточку. — Иди сюда, садись.

Память.

Тетушка говорила, что обряд проводился… да вот пока я жила с нею, он и проводился, но ничего не помню! А потом? Когда уехала? Я ведь возвращалась на каникулы. И даже потом, работая, тоже возвращалась?