Сложно сказать.

Но пока он просто взял ведьму, что перестала быть ведьмой, за руку. И сказал:

— Мы вытащим их.

— А то… я же не злой, — старик услышал, но оборачиваться не стал. Он шел медленно, тяжко, опираясь на кривую, какую-то опаленную палку. Но Николай подозревал, что слабость эта — иллюзия.

Многое иллюзия.

— Мне лишние смерти ни к чему. Договоримся, и все сладится. Ты мне вот игрушечку эту, я тебе твою тетку с племянничком… и даже суженого не трону.

— Так уж и не тронете?

— А на кой оно мне? Бестужев, конечно, еще тот поганец, но за свою кровь… все мы за свою кровь держимся.

Правду сказал. Некроманты вообще стараются не лгать без нужды. Тьма этого не любит.

— Тогда как все-таки получилось, — Николай погладил бледную руку ведьмы.

Не ведьмы.

Уже не ведьмы.

Никогда не ведьмы. Именно поэтому и остановился он тогда, на ступенях. Тьма учуяла слабое эхо той, другой, себя. Пусть спрятанной за ведьмиными заклятьями, спеленутой, запертой.

Но услышала.

— Получилось… так и получилось… твой отец всегда-то был охоч до баб… жена терпела. Разумная женщина. Жаль, что преставилась, уж с ней не думал… вышло так оно. Так вот, и в университете этом… а что, рожа смазливая, подать себя умеет. Вот и не было отбоя. То одна, то другая, сами ноги раздвигают.

— Вы…

— Не знаю, чего уж там у них приключилось. Верю, что матушка твоя надеялась на большее, но вышло, что вышло. Я про роман не знал.

— Так уж и не знали?

— Неужто думаешь, девонька, у меня дел иных нет, кроме как за девками сына приглядывать? Чай, невеликое дело. Потому-то и о тебе я знать не знал, пока… та история не приключилась.

— Какая?