– Так… служебные бумаги, ничего интересного.

В ту же ночь я сжег все свои черновики, презирая себя за бездарность.

51

Я совершал путешествия в неведомое с любовницей, с друзьями, со случайными знакомыми и с совершенно чужими людьми, но Халум не сказал об этом ни слова. Решившись на первый опыт лишь потому, что хотел повторить его с ней, я молчал и таился. Удерживало меня не что иное, как трусость: что, если она разлюбит меня, узнав все мои секреты?

52

Несколько раз я чуть было ей не признался, но струсил в последний момент. Вы спросите, так ли крепка была моя новая вера, если я ставил свою названую сестру выше подобных вещей, но я даже притворяться не стану, что мыслил последовательно. Освободившись от запрета на самообнажение своевольно, а не путем эволюции, я все еще боролся со старыми привычками. Слово «я» стесняло меня даже в разговорах со Швейцем и другими посвященными, и порванные цепи по-прежнему сковывали меня. Я смотрел на Халум и говорил себе, что могу любить ее лишь через слияние наших душ, я обладал средством, чтобы осуществить это – и все же не смел. Не смел.

53

Двенадцатым из тех, с кем я разделил сумарский наркотик, стал мой названый брат, приехавший ко мне на неделю. Зима принесла в Глен снега, в Саллу проливные дожди, а в Маннеран лишь туманы, и многие северяне приезжали к нам погостить. Я не видел Ноима с лета, когда мы вместе охотились в Гюйшенах. За этот год мы немного отдалились друг от друга: Швейц, можно сказать, заменил мне Ноима, и я уже не нуждался так сильно в названом брате.

Ноим, получив наследство по линии Кондоритов и от родственников жены, владел теперь обширными землями в Салле. Он располнел, но не обрюзг, его темная, без единого пятнышка кожа блестела точно намасленная, толстые губы говорили о благодушии, большие глаза саркастически смотрели на мир. Он оставался все таким же веселым и остроумным, и от его внимания мало что ускользало.

При встрече он тут же впился в меня таким взглядом, словно пересчитывал мои зубы и морщинки у глаз. После формальных братских объятий он вручил мне свой подарок и подарок Стиррона, мы подписали контракт как хозяин и гость, а затем он спросил:

– У тебя какие-то неприятности, Киннал?

– С чего ты взял?

– Ты осунулся, похудел. Криво ухмыляешься, как будто тебя что-то гложет, глаза красные и не хотят смотреть прямо. В чем дело?

– Последние месяцы были самыми счастливыми в жизни твоего брата, – выпалил я, однако Ноим пропустил это мимо ушей.

– Что-то с Лоймель?

– Она идет своим путем, ее муж своим.

– Проблемы в суде?