– Полно тебе, Ноим…

– Э, нет, я по лицу вижу, что дела плохи. Хочешь сказать, что у тебя все по-прежнему?

– А что, если нет?

– Что-то изменилось к худшему?

– Вряд ли.

– Хватит увиливать. Зачем тебе названый брат, если ты не делишься с ним своими заботами?

– Нет у него никаких забот.

– Что ж, прекрасно. – Ноим отстал, но весь вечер и за утренним завтраком продолжал всматриваться в меня. Мне никогда не удавалось что-то от него скрыть. За голубым вином мы говорили об урожае в Салле, о налоговой реформе Стиррона, о новых пограничных конфликтах между Саллой и Гленом, которые впоследствии стоили жизни моей сестре, и он наблюдал за мной. С нами обедала Халум, мы говорили о нашем детстве, и он наблюдал за мной. Он флиртовал с Лоймель и не сводил с меня глаз. Его тревога передавалась и мне. Я боялся, что скоро он начнет расспрашивать обо мне Халум и Лоймель, что они тоже насторожатся – и мог ли я скрывать от него то, что стало для меня смыслом жизни? Вечером второго дня, когда все уже улеглись, я повел Ноима в свой кабинет, показал тайник с порошком и спросил, слышал ли он о сумарском наркотике. Он сказал, что не слышал, и я вкратце рассказал, как тот действует.

Ноим потемнел, призадумался и спросил:

– Часто ли ты им пользовался?

– На сегодняшний день одиннадцать раз.

– Одиннадцать… Зачем, Киннал?!

– Чтобы познать себя, делясь им с другими.

Ноим хохотнул коротко, почти фыркнул.

– Через самообнажение, Киннал?

– Мало ли что человеку втемяшится в наши годы.

– И с кем же ты играл в это?

– Ты их не знаешь. Все они маннеране, любители приключений, не боящиеся рискнуть.

– Лоймель тоже?

Тут уже фыркнул я.