– У тебя дома полиция. Как только вернешься, тебя арестуют и пошлют на один из островов в Сумарском заливе.

– Откуда ты знаешь?

– Указ, подписанный нынче утром, уже поступил в архив.

– В чем меня обвиняют?

– В самообнажении. Это исходит от агентов Каменного Собора, но ты и светские законы нарушил – распространял запрещенный наркотик. Худо твое дело, Киннал.

– Кто на меня донес?

– Некий Джидд, посредник в Каменном Соборе. Ты говорил ему про наркотик?

– Да, по наивности. Тайна исповеди…

– Тайна, тайна! Бежать тебе нужно, вот что! Против тебя брошены все силы правопорядка.

– Бежать… но куда?

– На сегодня тебя укроет герцог Сумарский, а там не знаю.

Посредник вернулся с контрактами, благостно улыбаясь нам.

– Ну, господа, кто первый?

– Он вспомнил, что должен быть в другом месте, – сказал Миан.

– А ему что-то нехорошо. – Я заплатил огорченному посреднику приличную сумму, мы вышли на улицу и разошлись, не сказав ни слова друг другу. Я ни на минуту не усомнился в том, что сообщил мне Миан. Придется Лоймель самой покупать привозные редкости. Я остановил такси и поехал к герцогу.

58

У герцога, одного из богатейших людей Маннерана, много земель вдоль залива и у подножия Гюйшен, а его столичный дворец и парк императору впору. Он наследственный хранитель Струанского Прохода: его род веками брал пошлину со всего, что привозят из Мокрых Низин, на том и разбогател. Не знаю, кем его считать, уродом или красавцем. У него большая, плоская треугольная голова, тонкие губы, горбатый нос и до странности густые курчавые волосы, прилегающие к черепу, как ковер. Волосы совершенно белые, но лицо гладкое, без морщин. Огромные, темные, пристальные глаза, впалые щеки. Лицо аскета; я всегда видел в герцоге то святого, то чудовище, а порой и того и другого. Мы с ним познакомились сразу же после моего приезда в Маннеран: он способствовал возвышению Сегворда Хелалама и был свидетелем Лоймель на нашей свадебной церемонии. Узнав точно по наитию, что я разжился сумарским наркотиком, он выведал это у меня путем тонких намеков и договорился о совместном приеме. Было это зимой, четыре месяца назад.

Дома у него собрался почти весь мой кружок обнаженцев: Смор, герцог Маннеранский; маркиз Ойнский; директор банка; казначей и его брат, генеральный прокурор; командир пограничной стражи и еще пять-шесть не менее важных особ. Архивариус Миан прибыл вскоре после меня.

– Все собрались, нас можно взять одним махом, – заметил Смор. – Твоя усадьба хорошо охраняется?

– Сюда никто не войдет, – отрезал хозяин дома, оскорбленный одной только мыслью, что к нему может вторгнуться городская полиция. Его нездешние глаза уставились на меня. – Это твоя последняя ночь в Маннеране, Киннал. Придется тебе стать козлом отпущения, ничего не поделаешь.