Поежившись, я присел на корточки и увидел забившегося в угол мальчика. Тот сжался калачиком, прижимая колени к самому лбу, и трясся. Он тихо плакал, боясь издать хоть сколько-нибудь громкий звук. Весь ужас мальчика был сконцентрирован на окне. Оно было его бездной, которая глядела на него каждую ночь, а он не имел сил посмотреть в ответ.

По стеклу продолжал барабанить дождь, и никаких иных звуков, кроме этого стука да испуганных всхлипов под кроватью, больше не было слышно. Я нервно выдохнул, вглядываясь во тьму и считая секунды, пока неподалеку не блеснула вспышка. Сразу после раздался знакомый дребезжащий рык.

Мальчик в ужасе затаил дыхание, а я с изумлением увидел их – сплитов. Казалось, их было не меньше пяти. А может, и больше. Они стояли под дождем, подставляя ему свои блестящие гнилые спины, но не могли пройти – мешала некая преграда, бившая их Светом всякий раз, стоило хоть одной твари приблизиться. Но что-то упорно манило их. Они жадно смотрели в окно, приходя сюда каждую ночь. И скалились, будто уговаривая мальчика выйти.

За дверью раздался скрип шагов. Я уже знал, что это отец ребенка. Он тоже часто был полночным гостем, как и твари. Проверял сына. И каждый раз обещал, что все однажды закончится. Но ребенок лишь зажимал уши и глотал слезы, зная, что от темноты не спрятаться. Она уже не была по ту сторону окна. Тьма проникла в него, срослась с каждой клеткой в его теле.

Мрак сгущался. Мальчик соскользнул в него, а я последовал за ним.

Там меня настигла дробящая боль.

Я схватился за грудь, полностью уверенный, что она разорвана на куски. Легкие не могли втянуть воздух, в голове стоял шквал из настойчивого биения и крика собственных угасающих мыслей. Я силился выдать хоть звук, но не мог, словно горло стянули веревкой. На глаза навернулись слезы, во рту стоял вкус крови. С ледяным ужасом пришло понимание: я умру, здесь и сейчас.

И пустота. Я чувствовал ее внутри себя, свозь пелену глядел в горящие бездны птичьих глазниц. И видел в них свое отражение, а вокруг – бессметное скопище других зеленых кричащих глаз. Они взывали ко мне, сжирали до костей. А я ничего не мог сделать, лишь лихорадочно хватался за огромную рану и с беспомощным страхом смотрел в ответ.

Темнота резко отпрянула, словно море на отливе. Ее отпугнула девушка, закутанная в устаревшую форму протектора. Лицо было скрыто капюшоном, из-под него высовывалась лишь толстая темная коса.

– Не смей умирать, – в панике шипела она, проделывая какие-то странные манипуляции с фиолетовой массой, которую держала в руке. – Грей, ты слышишь?!