На нас выскочил бресийский офицер, пытаясь задержать Юну на пути к гондоле управления. Я видел, как он не целясь спустил курок: Тень была слишком близко, чтобы промахнуться. Видел, как вылетела пуля из его револьвера и… Сперва мне показалось, что она вошла Тен в глаз и пробила затылок, пройдя насквозь. Но тогда бы Юна не успела разорвать своими кинжалами вражеского офицера от горла до паха. А он упал, дёргаясь в конвульсиях и истекая кровью. Тень повернулась ко мне. Судя по тому, как высоко взлетел кончик её косы — поворот был резким, а не изматывающе-долгим, каким показался мне. Она повернулась, и кулак, стиснувший изнутри моё горло, разжался: её глаз был цел. Лицо Тени всё в крови, в основном — в чужой; из рассечённого пулей виска широкая струйка течёт по скуле Юны ей на плечо, пачкает погон. Собираясь каплями на подбородке, капает на грудь. Но это всего лишь царапина! Всего лишь царапина…

И тут я осознаю, что вижу всё это только одним глазом. Следом накатывает нестерпимая боль, пронзающая мою голову от лица до затылка.

То, что необходимо для смерти

Приступ был чудовищный. От боли я, кажется, даже не сдержал крика. Но сам себя не слышал. Не почувствовал, как выронил карабин и упал, сжимая ладонями разрывающуюся голову. К тому моменту зрение отказало полностью, осталась лишь боль и оглушающий шум в ушах, сквозь который ко мне каким-то чудесным образом прорвался голос Тени. Наверное потому, что звучал он прямо у меня в голове.