Наступил декабрь, а с ним — и долгожданные две недели отпуска. Первым же рейсом я метнулся в Хадвилль. На зиму город затих, словно впал в спячку: траольская молодёжь разъехалась в места, насыщенные балами и приключениями; иностранцы предпочитали зимний отдых в Детхаре, и в Хадвилле в холодное время оставались лишь почтенные богачи, которые в силу возраста шумному веселью предпочитали тихое уединение.

Старик Уэлч стал совсем плох и уже не поднимался с постели; домом заправляла Анна. Темнело рано, народу на улицах не было, и мисс Рид, чтобы выкроить для нас чуть больше времени, перенесла ужин на час раньше, и в восемь уже отпускала прислугу на ночь. В полдевятого она встречала меня у задней калитки и провожала через заснеженный сад к чёрному ходу. Её комната находилась на втором этаже, рядом с комнатами опекуна, но в мансарде была ещё одна спальня, для гостей, которой не пользовались уже много лет. Она-то и стала местом наших тайных свиданий, тем более что в мансарду можно было попасть по чёрной лестнице не заходя в дом.

— Знаешь, а я ведь и правда все эти годы думала о тебе, Шентэл Винтерсблад! — однажды призналась мне Анна.

Утопая в пуховой перине на широченной старинной кровати с балдахином, мы наблюдали, как за мансардным окошком молчаливыми чайками кружатся большие пушистые снежинки.