– Полуденный… царь? – прошептала я, остановившись у руин с раскрошенными ступеньками и перебитыми окнами. Нить оборвалась у крыльца, оставив меня один на один с чернеющим зевом провала.

– Ему нужен твой дар не меньше моего!

Но я узнала это место… Оно мне снилось.

Ждать буду тебя у Печати. Там сама мое имя назовешь!

Я шагнула вперед, и ветер, будто столкнувшись с невидимой преградой, стих. Драург не мог проникнуть сюда.

Воздух был густ и стыл, от него першило в горле, и не было в нем ни тепла, ни жизни, ни даже запаха гари или торфяного болота. Когда глаза привыкли к скудному освещению, я различила своды уцелевшей крыши, а над ней – затянутое желтовато-серыми облаками небо. Всюду виднелись кучи разбитой кладки. Но пол, хоть и такой же пыльный, как и все вокруг, состоял из плит с изразцами парящей в круге восходящего солнца птицы.

Святоборийский орел и родовое солнце Зари. Я прошлась, стараясь не запнуться о вывороченные плиты. Когда-то над ними возвышалась могучая стена шириной в три камня, но теперь – всего лишь поросшая поганками и лишайником развалина.

Все здесь потускнело, как нечищеное зеркало, но не изменило своей природы. Я видела едва различимое, но потустороннее сияние этих развалин. Казалось, каждый угол покрыт немыслимой древностью и омыт не столько светом луны, сколько самой вечностью.

А незваный гость уже появился на пороге мунны, принеся с собой запах летних сумерек и полыни.

Я обернулась на звук шагов и сразу поняла, что на пороге стоит тот человек из снов. На нем было темно-серое одеяние, из-под которого выглядывала темная рубашка с высоким воротником, но все это я разглядела позже… Таким я его запомнила в тот миг, и таким навсегда остался его образ в моей памяти.

А тогда, в новую и будто первую нашу встречу, его чужой, но прямой взгляд пригвоздил меня к месту, словно бы это я явилась сюда непрошенной.

– Не приближайся, – твердо произнесла я. – Кем бы ты ни был.

Незнакомец усмехнулся и сделал еще шаг.

– Назови мое имя, колдунья.

Теперь незнакомец стоял рядом, близко. Я отшатнулась. Если раньше его черты казались смазанными, чужими, то теперь я ясно видела просветителя – того самого, молоденького, помятого с виду мужчину, что каждый вечер по дороге домой махал мне от дверей мунны.

– Какого чудня…

Без посоха он двигался мягко и плавно. Опять в его усмешке, то и дело возникающей на устах, таилось нечто хищное. Но смотреть – все равно что пытаться удержаться на палубе корабля во время шторма: теряешь равновесие, теряешь себя.