– Ты слышишь? – прошептала Лесёна. – Голос?

– Голос? – переспросил он, потирая затылок.

Вдруг Дан заметил у колдуньи румянец.

«Это… из-за меня?» – подумал он потрясенно, а следом, точно камнепад, на него свалился истинный смысл внезапного девичьего стыда.

«Я безнадежный дурак».

Сердце наполнилось такой нежностью, что он позабыл обо всем на свете.

Ворон, кровавые жертвы, лес, мрак, неупокойники… Лесёна шла с ним туда, куда бы остальные не ступили, но привыкший к женскому вниманию, он попросту не понимал, что в ней все-таки жила робость, пусть и иного рода.

«Значит, ей не все равно», – подумал Альдан и засмеялся.

Лесёна была и колдуньей, и человеком, и этот страх, внезапно обнаруживший ее уязвимость, сделал ее человечней, привлекательней… и ближе. Он сам не понимал, отчего вдруг на душе стало так хорошо, отчего голову его топило сладкой нежной патокой, отчего не хотелось сопротивляться.

Из этой странной неги в явь его вернула, как ни странно, сама Лесёна. Она коснулась его лба, потом осторожно перебрала пальцами по макушке и ощупала затылок.

– Что ты делаешь?

– Пытаюсь понять, насколько сильно ты ушибся головой.

– Видимо, недостаточно для того, чтобы слышать голоса, – улыбнулся Альдан. – Я в порядке, просто… О чем ты говорила?

Из темноты со свечой в руке выглянул Минт.

– Поторопитесь!

– Ольша жива?

– Еще как, – почему-то ужаснулся Минт. – Идите, сами все увидите.

Немного сбитый с толку, но по-прежнему не ощущающий опасности, Альдан пошел за парнем. Короткий и низкий земляной проход вильнул и оборвался низкой же комнатой с одной-единственной свечой. Вдоль стен стояли мешки и всякий хлам, пахло прелью и сыростью.

– Мы в погребах под корчмой, – послышался голос корчмарки, а затем одна из причудливых теней обрела ее очертания. Альдан заметил горшки с мазью, которые та старательно прижимала к себе.

– Нам пришлось прятаться здесь от жрецов, – сказала Мафза. – Но сегодня ночью Ольше стало хуже.