Йен легко нашел место для машины. Преподавательская парковка сегодня была гораздо свободнее, чем обычно, и хотя в какой-то степени это немного нервировало, оно также означало, что преподавателей в кампусе сегодня меньше, чем всегда, а значит, меньше шансов, что кто-то пострадает или будет убит во время взрывов.

Во время взрывов…

Боже!

В лобби административного здания никого не было. И пока Йен поднимался по лестнице на последний этаж, где располагался офис Лэнгфорд, он также никого не встретил.

Секретарша начала качать головой еще до того, как он подошел к ее столу.

– Мне очень жаль, но президент не может вас принять.

Йен шел, не обращая на нее никакого внимания.

– Доктор Эмерсон, – секретарша встала, – у президента сейчас приватная встреча, и она не хочет, чтобы ей мешали.

Он прошел мимо нее, и она попыталась преградить ему дорогу, но еще до того, как обошла свой стол, Йен уже открыл дверь в кабинет.

Президент сидела за столом.

Мертвая.

Она была мертва вот уже какое-то время.

Йен резко обернулся к секретарше:

– Что, черт возьми, здесь происходит?

– Я не знала, что мне делать… – Женщина расплакалась. – Подумала, что лучше оставить ее здесь, чем… чем…

– Чем сказать кому-то?

Рыдающая секретарша кивнула.

Она не видела ничего неправильного в своей логике, ничего необычного в своих действиях, и Йен даже не попытался объяснить ей, насколько дико все это выглядит.

Он повернулся лицом к президенту. Она сидела в своем кресле, как будто проглотила аршин. Открытые глаза были затянуты белой катарактой, на подбородке виднелся след высохшей слюны. Ее кожа была двух оттенков – белой на лбу и голубоватой в тех местах на щеках, откуда отлила кровь. В комнате работал кондиционер и было прохладно, но даже постоянная циркуляция и очистка воздуха не могли замаскировать тяжелый, сладковатый запах гниения, который исходил от ее разлагающегося трупа.

– И сколько уже? – потребовал Йен.