Фок беспомощно глянул вслед улетающим крупинкам, и горе накрыло его с такой силой, что он, завыв, вдарил ногой по кострищу, поднимая в воздух серую взвесь, и принялся потрошить его, то плача, то почему-то хохоча. А выдохшись, упал на колени и горько зарыдал, задыхаясь на каждом вдохе, и не мог остановиться, пока вообще не отключился.

Очнулся Фок на той самой противной земле, с напрочь забитым пеплом носом, весь в саже и с огромной дырой на месте души. Айвори лежала под боком, согревая его своим теплом. Он поднял голову, будто отлитую из свинца, с силой зажмурился, пытаясь прочистить запорошенные глаза, и вздрогнул.

Сергей сидел на корточках напротив него.

Фок протянул руку, не веря, и нащупал что-то теплое и едва осязаемое.

– О… ясно, – понимающе вздохнул он, опуская и руку, и взгляд. Он знал, что это произойдет. Даже втайне надеялся, но… – Ты здесь, чтобы мучить меня?

– Отлупить бы не мешало.

Голос у тени тоже был тот самый, привычный и родной.

– Прости меня… – Фок снова захлюпал носом, одновременно стараясь выговориться как можно быстрее, пока брат не ушел снова. – Прости, я не знаю… как я… прости, Сережа, прости! Я так этого не хотел!

– Все в порядке.

– Ничего не в порядке! Ты мертвый! И это я… я тебя убил!

До этого момента Фок даже в мыслях не позволял себе это произнести, потому что иначе просто свихнулся бы и не довез бы сюда тело брата. Но теперь уже можно. Уже плевать!

– Эй, не приписывай себе мои заслуги! – шутливо обиделся Сергей. – Мы оба знаем, кто выстрелил на самом деле.

– Но это я виноват! – упрямо тряхнул головой Фок. – Если бы не я, ты построил бы свой заповедник! Я думал, что спасаю тебя, но вместо этого убил!

– Фок, – тихо позвал Сергей, не прекращая улыбаться этой своей глупой улыбкой, которой просто не было больше места. – Знаешь, а они ушли.

– К-кто?

– Мои тени. Их нет.

Фок с трудом проглотил тугой комок в горле и растерянно всхлипнул.

– Точно?

– О, поверь, – усмехнулся брат. – Их совсем не слышно, и тьма… оказывается, это всего лишь тьма. Я и забыл, как здорово, когда в ней ничего не копошится.

– Но почему?