Остаток дня прошел словно в тумане.

Алан так и стоял в углу. Он молчал. Нельсон оставил его в покое.

Мэй стояла за кассой, ее руки были сложены на груди, она наблюдала за происходящим, не прекращая этого занятия, когда кто-то подходил к стойке и что-то заказывал. Она улыбалась, но ее улыбка была принужденной и слабой.

Нельсон сидел в своем кресле с тростью на коленях, закрыв глаза и запрокинув голову.

Хьюго исчез на кухне, Аполлон потрусил следом, тихонько поскуливая. Уоллесу хотелось пойти за ними, но он не смог стронуться с места, его мозг лихорадочно работал.

Она услышала меня. Она услышала меня. Так сказал Алан.

И он был прав. Уоллес мог убедиться в этом своими собственными глазами. Он не понимал, что ему делать с этим знанием, если вообще с ним надо было что-то делать.

Значило ли это что-нибудь?

Ему была ненавистна собственная зацикленность на этих вопросах и то, что это обстоятельство почти что вселяло в него надежду. Мэй говорила ему, что Нэнси в чем-то похожа на нее, хотя и не слишком. И он не знал, имеет ли это отношение к смерти ее дочери – ее горе могло вызвать к жизни экстраординарные способности, – или же она всегда была такой. А темная сторона его натуры гадала, можно ли как-то воспользоваться этим для того, чтобы его увидели, и услышали, и…

Он, ужаснувшись, оборвал свои мысли.

Нет.

Он не был… он никогда не сделает ничего подобного. Он не такой, как Алан. По крайней мере теперь.

Так ведь?

Он повернулся к кухне.

Мэй следила за каждым его движением, пробивая чек молодой паре: их лица сияли, парень улыбался своей девушке.

– Это наше второе свидание, – сказал он, и его голос был полон благоговения.