Сначала кошмары были простыми.

Время было неоднозначно, расплывчато: он не знал, когда увидел тот или иной кошмар. Реальности больше не существовало – он не знал, является ли реальностью хоть что-то из того, что с ним происходит. Он мог прожить дни, годы и даже столетия в очередной иллюзии – а затем обнаружить, что прошло всего несколько минут там, в маленькой комнате с магнитными наручниками и неизменной стеной. Близнецы не уставали придумывать все новые сюжеты, подтачивали день за днем его волю и рассудок, и он уже не мог точно сказать, кто из них в действительности был сумасшедшим: Близнецы – или он сам. Легендарные адмиралы-предатели, развалившие Альянс пиратов, иногда казались плодом его собственного воображения: они слишком хорошо знали его разум. Знали каждую его мысль, каждый страх. Они ломали любую его ментальную защиту, сколько бы силы он в нее ни вложил, потому что откуда-то знали все секретные коды, открывавшие его внутренние замки. Они могли перенастраивать его чувствительность, управлять его телом, заставлять его испытывать несуществующие ощущения, а он даже не мог им ничего противопоставить, потому что они занимались этим, наверное, едва ли не всю жизнь. Он сталкивался с такими умельцами впервые. Они читали его как книгу, пока он бродил в их иллюзиях, и он не хотел даже думать о том, что будет, когда эта книга им наскучит.

Однажды, открыв глаза после нормального, естественного сна, он тут же их снова крепко зажмурил: ему не стоило видеть происходящее в кабине. Увиденное отпечаталось в его сознании навеки, будь проклята его абсолютная память: закрытые глаза, переплетенные пальцы рук, приоткрытые губы, белые стройные ноги с красными ногтями на ритмично движущейся узкой спине, бледно-золотые водопады волос, стекающие единым потоком почти до пола. Близнецы Лиланда занимались любовью прямо на панели управления, не заботясь о том, что Лилео, прижатая к консоли, нажимала спиной и локтями на какие-то клавиши, из-за чего на экранах рябили тексты, цифры и видеозаписи. Выражения лиц при этом у обоих были почему-то такие блаженные и умиротворенные, будто они сейчас не предавались запрещенной в десятке крупнейших галактик инцестной страсти, а просто отдыхали после трудового дня, посвященного помощи нуждающимся и сиротам. Сильвенио невольно передернуло от такого сравнения, но глаз он не открыл. Еще какое-то время он слышал их вздохи и тихие стоны, сливающиеся в один, и непроизвольно размышлял о том, что при такой абсолютной ментальной близости, какая наблюдалась у этих двоих, – учитывая, что они заканчивали друг за друга мысли, – в этом случае близость еще и физическая приравнивалась, наверное, к самоудовлетворению.