Он склонился над ней и повязал светлый парик на скорлупу ее черепа, разгладил текучие локоны расческой с широким шагом зубцов и широко ей улыбнулся. Закончив ее расчесывать, сделал шаг назад и полюбовался своей работой. Она ему напоминала Мэрилин Монро.

– Только красивее. – Он сложил губы трубочкой и послал ей воздушный поцелуй.

Ему очень хотелось утишить ее тревожность. Обычно он привязывал три или четыре фальшивых еврейских носа к алому панцирю под светлым париком. Сегодня ограничился одним – прочно прикрепил его на место горстью коровьей жвачки.

Менг зашептал туда, где, по его мысли, у омара располагалось ухо.

– Йоркширский парнишка отправился в Южную Африку искать работу.

«Да, – говорит босс, – дипломы такие, что и придраться не к чему. Очень хорошие характеристики. Такие горняки, как ты, нам тут и нужны. Но у нас много бед с черными. Сперва мне надо тебя проверить».

«Как проверить?» – осторожно спрашивает парнишка.

«Вот револьвер, – говорит мужик. – Ступай и подстрели мне шесть негритосов и кролика».

«А кролика зачем?» – говорит парнишка.

«Есть! – говорит чувак. – Работа, блядь, – твоя!»

Из омара исторгся зловещий гром.

– Так-то лучше, – сказал довольный Менг и потянулся к выключателю на стене.

Пала тьма. В уединенности спальни сотворилась вымышленная ночь. Менг так обустроил свою комнату, чтобы она напоминала гарем паши, арабскую фантасмагорию, подобье буду ара покойного Элвиса.

Его жирный палец нажал на другой выключатель, и на потолке затрещало, оживая, миниатюрное солнце, которое запрограммировал Экер, оставлявшее траекторию облачка сахарной ваты, пока перемещалось по комнате. В ночном небе посверкивали мелкие звездочки, а из модели планеты Марс изрыгался перламутровый туман. Затем тусклость эту прорезал луч поддельного океанского света – в его ложных водах плавали очертанья моллюсков-блюдечек и келпи.

– Ебаное киберпространство, – фыркнул он. – На потеху репоглавам.

Так же быстро, как возникло, солнце скрылось. Его сменила крупная белая луна, висевшая в крохотном планетарии, заполняя его призрачным свеченьем. Полуоформленное тело Менга раздулось. Он заметил себя в двустороннем зеркале.

– Господи, я похож на гиппопотама, разряженного в плексигласовую трубу.

Разоблачив себя от той немногой одежды, что была на нем, он включил стерео и взобрался на изножье своего ложа. Натянул золотое платьице из гинема – его собственное – на верхнюю половину омара, искусно пристроил низ от комбинации на одну ее клешню.

– Тузово! – щебетнул он, любуясь своим произведеньем. Схватившись за деревянные опоры кровати он вытянулся во весь рост и встал, покачиваясь, над распростертым ракообразным. Волоски на теле у него шевелились, словно поле золотой кукурузы, которое врасплох застал летний шквал.