Даже под мечтательным лунным светом Аушвица Моби-Дик смотрелся левиафаном эонов, плавающим по океанским глубинам. Тело кита из сверкающих коренных зубов, улавливая свет сучих ламп, блистало жуткою белизной, словно протяженная снежная тундра Белжеца. На спину его точечным пунктиром были нанесены бессчетные глаза, иглами доктора Менгеле выкрашенные в красный, – они пылали, как леса Хелмно.
БелжецаНа хвосте кита похотливо покачивалось чучело Хитлера из заплетенных в косы человечьих волос. Грудь ему туго стягивал камзол рыцаря-храмовника.
В десяти футах Экер встретился со знакомой фигурой.
– Вот же ленивый ты змей, – обреченно произнес он. Освещенный подожженными младенцами, брат его как бы между прочим валялся и поедал коренья кормовой свеклы, растянувшись на кургане из трупов британских военнопленных. Торс его была наг, и парочка висячих грудей, пронзенных жестяными кольцами и унизанными гениталиями, раскинулась по его круглому брюху. Он вытянул ногу в меховом сапоге и уронил ее на беззубую голову.
– Док мне велел взять выходной. – Менг закинул в рот гнилую картофелину. – Нимагу боффе уаботать.
В Аушвице каждую минуту расщелкивается по трупу.
– К тому же, – продолжал Менг, – когда эти милые ребятки в
– Тут лишь одна пизда, и я на него сейчас смотрю, – устало парировал Экер. Заставлять Менга воспринимать реальность – все равно что вычерчивать квадратуру круга.
– Ох еще б, ты ж у нас, блядь, прям спец пизду нахнокивать. – Менг ткнул толстым пальцем в пустую глазницу. Там его что-то укусило.
– Вот это – единственная дырка, что сегодня тебе достанется, – ответил Экер. У него воображенье разыгралось, или от этих лагерей братнин словарный запас как-то испортился… (ему и до того не грозило продвинуться дальше первой страницы хрестоматии «Дженет и Джон»)… а мизогиния увеличилась?
Менг вытянул палец и осмотрел его в моргающей тьме; из него шла кровь.
– Лимон с ромом, – произнес он.
Расколовши череп, он проглотил что-то извивавшееся.
– Хуеврей!
Окрест прокатился далекий крик – и взорвался над близнецами лязгающим перезвоном.