Экер помнил, что уже видел такой девиантный курорт – тот заново воссоздавал себя под Бухенвальдом, и убогие обиталища его погребали собою тенистый уголок и обширное захоронение немецких евреев.

Перейдя улицу асфальтовой серятины, что вся горбилась, будто носорожья шкура, близнецы остановились перед мрачным зданием.

Менг поставил стеклянную банку наземь.

Над ними высилась вывеска полированного золота – «Великий Дуэйн». За пурпурными шторами тускло светился сучий огонек. Отшвырнув шляпу в сторону, Менг подступил к двери и нажал жужжалку.

Вздутое от крови нарумяненное лицо получеловека прижалось к окну с обындевевшим стеклом. Он различал, как внутри движутся нечеткие силуэты: все было зеленым. Капитан Полночь пред за́мком водяного. Он ухмыльнулся. В правой руке, аккуратно подоткнутой за спину, он держал мясницкий свой нож, уже готовый узурпировать части тел.

– Рабочие бляди какие-нибудь дома?

Голос его прозвучал халатно громко, и он отступил на пару шагов. Выше первого этажа весь танцевальный зал лежал во тьме.

– Ваш дядя пришел, – позвал он. Его платье с тугим корсетом обнимало кожу и липло к фигуре. Он исполнил обдирочный джайв. – Пришел настроить цестус на вашу Марселеву волну… – тут Менг заскрежетал зубами, – …и рот на ваш раструб. – Тафта и рюши на груди его колыхались.

– Даже, блядь, не говори!

К его толстым губам прилипла резиновая «Желл-О».

– Ебаные дрочеры.

В темной нью-орлинзовой ночи изможденную фигурку Экера как бы можно было согнуть, кости и мышцы его были текучи, как у автоматонов. На лоб ему свисал пук светлых волос – словно усеченная волна. Свободной рукою он издал мелкий жест. Дуга его описывала затерянные миры дерринджеров и дирижаблей, динозавров и дангери. За плечо был небрежно закинут слезоточивый газомет. В редкий миг нежности подумал он, что братнино лицо, красное, как клубникоотсос под стеклянным колпаком для ягод, выглядит небесно, как у Благословенной Марии.

Менг теребил свою прическу, покуда не взгромоздилась она до высоты двери. Где-то по пути, знал он, жемчужину Хоррора ему вручат. Дыханье его поступало рывками.

– ХЕНДО ХАСИНА!.. Охотимся на пиздолягушку двенадцати вольт под белой луной… Ебаный туз… Ни капли не просочится… Люди с морга… Культяпки в горелке… ОГНЕСРАНЬ.

– Иисусе, – безропотно произнес Экер. – Помню как сейчас. – Сквозь рассудок его плыл Аушвиц, весь в дымке и мелодичный. Он поднес «Марлбро» к своему тонкому рту. Сложив ладони чашкой, поджег и глубоко вдохнул.