– Вот тогда, когда я имел возможность сделать что-то хорошее… мне было насрать. Разве не так оно обычно бывает?

Херби изогнул фонарики, стараясь прочесть название книжки у Ифрита на коленях: «Научный поиск Иисусова лика». Он вспомнил – так называлась книга, которую Элвис читал на горшке, когда умер.

– Хоть и помер, я по-прежнему в эфире. – Элвис закинул в себя зантак в сахарной облатке. Предуведомляя (быть может) незаданный вопрос Херби, он продолжал: – У Мамы была тройня. Джесси Гэрону сделали аборт – он, блядь, недоразвитый был, христаради. Его пронто закопали. Господь дал ему покоиться в вечном мире. Мы слух распустили, что Джесси помер при моих родах, чтоб Мамину репутацию спасти. Маме сорок шесть было, когда померла, на четыре года старше, чем мы все верили… а папка мой никогда не был черным, как это Чарли Фезерз утверждал, старый лживый пиздосос. Сидит сейчас за то, что резинку отравлял…

«Фольксваген» изо всех сил сосредоточивался. Вот-вот затрубят в горн, рассчитывал он.

– Расставаться с другом – это немножко умирать. Мне так Мама говорила, благослови Боженька ее сердечко. – Он потянул из стакана воды со льдом. – Говорили, что раз Джесси умер, в аккурат когда я появился на свет, то у меня от этого все обаянье, какая-то добавка обреченности. От этого во мне стало больше мифа. (Может, за эту ложь я тут и оказался.) Но другой мой брат выжил. Его усыновили, и в 38-м он переехал в Техас. Много лет спустя я с ним встретился в «Пристяжном столбе». Он только что закончил военное училище и пел совсем как я, бедная убогая ебучка.

– Что же с ним сталось? – спросил Херби.

– После смерти Эдди Кокрена поехал в Англию и стал некоронованным принцем брючной свинины!

Херби наблюдал за Ифритом. От изящных жестов его – ладони плоские, пальцы расправлены, большие пальцы вытянуты – он нервничал.

– Назвал себя Пи-Джеем Проуби, что было гораздо лучше, чем Джетт Пауэрз. Он еще жив, едва-едва, только почки у него утонули. – Элвис прыснул. – Блядское озеро «Джима Бима» прикончило бы любого другого. Черт, это он был Капитаном Чудо-младшим, не я.

Он долил себе еще один стакан вина. Подле него лежал дымящийся штопор, у локтя – тарелка салями с яйцами, у ног – коробка замороженных тортеллини.

В голос его вкралась психотическая каденция.

– Я живу в гееннах огненных, в ямах для казней, в накатах черной дряни, что виснет над сотнею крематориев. В полной жиже Дахау и изголодавшихся лицах, в истощенье и спазмах голода, в кучах костей, в выброшенных волосах, в гомоне черного говна, что вьется и карабкается по своей канализации. Сие поистине вообще единственная человечья сущность, что свободно покидает этот лагерь. – Элвис мигнул веком, тяжелым от туши. Розовые лепестки его губ напучились. – Блядь, здесь даже личинок жрут.