Подходя с ними к гостинице, я заметил в тени ея, что прямо на мостовой какая-то сука разрешилась от бремени. Задняя часть животного застряла, приклеившися к тротуарным плитам. Детеныш родился мертвым – он с лапами вразброс валялся в луже бледного последа. Какой-то прохожий полунакинул на сей жалкий труп резедовато-зеленый шелковый шарф. У матери на морде до сих пор был сей изумленный вид преждевременной утраты.

Как и у большинства людей, у собак не имеется истинного пониманья скорби – за исключеньем ее броского значенья; она стала эпикурою страданья посредством преходящей добродетели само́й ощущаемой потери. Вскорости же природа возьмет свое и вновь притащит за собою Долг Бодрости – как она сие делает с матерьми по всему миру.

Вокруг нас, казалось, собралось крайне высокое процентное соотношенье парней с зачесанными назад желтыми волосами. Собутыльники, решил я, и опасности не представляют.

Гас воодушевленно излагал:

– …и у меня возникла такая вот теорья: что начало рок-н-ролла как-то связано с Корейскою войной. Сие видно по лицам всех послевоенных актеров-ветеранов. Естьлиб рок-н-ролл был яйцо, – иронически заявил он, – его скорлупою были бы Джек Пэленс, Стерлинг Хейден, Дэн Дуриа, Невилл Брэнд, Роберт Райан либо, что было б точнее, Кёрк Даглас и Бёрт Лэнкастер. – Гас остановился и принял для пущего эффекта позу. – Мужики жесткие, боевые, очень хрупкие яйцевики. А изнутри яйца вылезли мягкотелые мальчики – Элвис, Джонни Бёрнетт, Бадди Холли и вся эта гипер-белая сволочь, южане с их крутыми музыкальными позами, но кожа у них – что масло, внутри все они ранимы, едва ль не чувствительны, ни Кёрку, ни Бёрту не ровня.

– По вдумчивом размышленьи и к своему удивленью, – отвечал ему Джек, – я пришел ко мненью, что самый убедительный рок-н-ролльный певец на всем белом свете – Лэрри Уильямз.

– Он хорош, – согласился Гас, – сие и я готов признать. Но заявленье твое довольно спорно.

Джек значительно повысил ставки – к чему и был всегда склонен.

Гас с миг глядел на меня, но я свое мненье оставил при себе.

– Подтвердишь его чем-нибудь? – спросил он у Джека.

– «Давай помедленней», «Гадкий мальчишка», «Тупица» и «Разительная мисс Лиззи», – улыбнулся Джек. – Тебе довольно?

– Маловато, – дружелюбно отвечал Гас.

Джек принял брошенный ему вызов – его квазинабожная физиономья обратилась в панораму святого намеренья, пока мы пробирались в толчее. – Выступлений Лэрри Уильямза нет на пленке, – начал он, – однако общее мненье таково, что он был к сему готов, хоть и не в классе Джерри Ли или Мелкого Ричарда. На самом деле, конечно, мы теперь можем его судить лишь по его звукозаписанному наследью – и то лишь на «Особице». На ней он победитель, слов нет. Единственным конкурентом его был Мелкий Ричард, собрат по ярлыку. Отнюдь не волею судеб оба они пользовалися теми ж музыкантами, обоих продюсировали Ухаб Блэкуэлл и Арт Руп, а музыка у обоих вращается на осях их собственных личностей. Все великие фонограммы Ричарда записаны за полтора года – и настолько великим он не звучал боле никогда. У Уильямза творческий гон длился два года. После он уже не нарезал ничего, как приличный рокер. Волшебство покинуло обоих почти что мгновенно.