Когда я миновал дом Брэма Стокера – разглядел супругу его Флоренс на обычной ея позицьи: она выглядывала из-за цветастых штор Лорны Эшли, и ограниченья природы ея ея выдавали; она пристально пялилась на меня, как проделывала сие всегда, стоило мне совершить свой набег на сие захолустье.

Позднее она передавала мистеру Стокеру все нюансы моего существа. Тот как раз трудился над продолженьем своего бульварного чтива «Дракулы», и ему требовалась вся мыслимая подмога. У меня не имелось иллюзий в том, что именно я предоставляю ему сушильные козлы для новейшей инкарнацьи его антигероя. Частенько я наблюдал его на своих публичных выступленьях – он ныкался на периферьи толпы в надеждах, что я не замечу, как муза его Фурья высасывает само вещество жизни моей.

Меж смехотворным созданьем Стокера и этим синематическим трактатом в жанре ползучего нуара, «Носферату», чуял я, заложен и мой собственный образ. Старомодное высокомерье, я знаю, но когда Эйнштейн объявил, будто пространство нескончаемо, и моя собственная ценность возросла тысячекратно. Да и остальные не замедлили узреть злато в натуре моей.

Я скрутил себе руки кренделями и подвел их под свой подбородок в манере увечного. Затем позволил голове своей выпирать и кивать – и агрессивно захромал вперед так, чтобы колени мои терлися друг об дружку, аки у птицы-падальщика. До чего ж сии елементарные феатральные мазки прибавляют лоска моей репутацьи.

Ветерок от моего прохода коснулся Флоренс, и она втайне отхлебнула абсенту. Зовите сие судьбою – либо же фатумом, – но я знал: мое эрзац-увечье ея возбудило. Я ощущал, как дыбятся ея подстегнутые бедра, отягощенные несвоевременным разгоряченьем.

Мои лжесвидетельские уста были удовлетворены.

Из меня предельным ржаньем исторгся скотский хрюк. Подобное вниманье к искусности детали является мне в гордыне моей.

– Жизнь такова, какой ты предпочтешь ее создать.

Я поделился сею информацьей с Флоренс в добром духе сотрудничества. Не то чтоб я рассчитывал на упоминанье моего авторства ее супругом; вкусом к эдакому он николи не располагал.

По другой стороне улицы гуськом шествовали еще сорванцы. Бабочки – крупные, яко Незримые Миры, казалось, отбра сывают на них тени. Да еще свастики, столь фейски высокие, ххммм, что со стоном выносились из белых кучевых облаков и вносились в них обратно, слаще медосахарного за́мка Гренделя, хладней сердца Снежной Королевы.

Мы все слыхали те чудесные сказки из Германьи. О лагерях среди лесов, вдохновленных Братьями Гримм, где нет ничего важней вниманья к коже. Естьли и существует половой акт, вызывающий бо́льшую течку, нежели свежеванье, мне неведом восторг такового. Исторженье плоти в ми-миноре для меня – звук столь же будоражащий, что и соната Моцарта.