Теплый воздух окутывал меня своим еротическим свеченьем, и тут мысли мне вдруг занял совершенно иной вопрос – мне в трубу словно бы вставили покражу любви.

По неделе пролежал я в компрометирующих позах и с Ёртой Китт («Уска дара»), и с Грейс Джоунз («Давай поближе к бамперу»), но дам рок-попа я и пальцем никогда не трогал – пасовал и с Тиной, и с Дженис, и (неизбежно) с Мадонной, и с мириадами других, их было чересчур много, всех и не упомнить. Не поймите меня неверно – все они привлекательны и необузданны, но им недостает изощренности и таинства, столь существенных для Любовного шторма.

Яко кошка у сливок, часами мисс Китт слизывала семя с моего гребня. При таком интенсивном любодействии сперма гноится с моего скальпа сибаритскою фугою. Свои вздутые власы украшаю я красными вишнями, ломтиками апельсина и персиков, а также кубиками сахара и клубникою, кои Ёрта процеживала жадным своим язычком себе в рот. Пока сперма моя стекала на ея блескучее тело, образуючи на чорной ея коже лужицы белого, она лениво помешивала ея удлиненными своими ногтями, а затем пила.

Откинувши волосы назад, на согбенные мои плечи, странно было видеть, как мои же соки жизни пенятся и каплют у меня на глазах, истекают из меня богатою добычей, ошеломительно и неизбегаемо.

Вот так-то я и являю вам себя – дабы развеять ваше недоверье к тому, что заношу я меж сих страниц. Я всего лишь Встань и Иди, у меня ни единой мысли о том, как избегнуть пенькового воротника лжи.

Говорят, тщеславен я, но гляньте мне в лицо – а не на несклепистого подростка с собою рядом. Не есть ли сие лик Восточного Бога, токмо слепленный из земной глины; из страстной, яростной глины? Из той глины, что не терпит ни отрицанья, ни защиты.

Ясно, что я не толстокожее, не бельекрад, не гарцун.

Аханье двадцатого столетья надуло населенье до того, что банальность оно стало принимать за норму. Общество, терпящее говноглотов и евреев, окажется в полном упадке. И вновь я возвысил голос свой – утешить ту тему, что ныне занимала моих спутников.

– Классический Рок – подлый десятник. Он сообщает предельный амфетаминовый нахлыв силы – и ничто иное на свете, кроме слов Хитлера и зафиксированных секунд пред самою смертью, не сравнится с ним по ужасу и экзальтации. Но мгновенье спустя он вновь забирает свой дар, извращенный и летучий, засеянный объективизмом скуки. У самых подлинных артистов творческая жизнь длится очень кратко. Быть может, повези им или будь они поистине творчески, пару лет они и протянут – а остальное время их тратится на очень приятный стыд от упадка в них творчества. Похоже, естьли творчество у вас достаточно посредственно – и не горите, – вы переживете годы посредственности, затерявшися в призрначном окне. Сим полуталантам я скажу прямо… издохните.