Тут не было никаких методических чудес или загадок, исследования шли по традиционным стандартам GLP, до некоторой степени удивляла разве что статистика – словно не доверяя себе, Ричард, сверх всякой необходимости, многократно повторял опыты, бесконечно уточняя разные ничтожные подробности, которые сам же именовал «вошести». Своей любимой гелевой ручкой он делал саркастичные пометки прямо на протоколах экспериментов, Мэриэтт прекрасно узнавала его аккуратные жирные крестики, зачерненные длинные стрелки и почти болезненное пристрастие вписывать свои замечания в самых невероятных местах – на узких, совершенно не предназначенных для этого полях, в пространствах под заголовками, и едва ли не вверх ногами на крохотных, свободных от текста, пятачках. Но сами опыты были те самые, на идею которых ее навели беседы с дедушкой: энергетическая перегрузка, импланты, бустеры Леклерка – все то, что создало ей имя в научном мире и принесло сегодняшнюю славу. Получается, что Ричард некогда сам проделал весь путь и не сказал никому ни слова, в том числе и ей? Но зачем? И когда?

Мэриэтт посмотрела на даты и не поверила глазам. Сорок седьмой год. Это как? Выходит, что Ричард больше двадцати лет держал под спудом открытие, положившее начало целому направлению в нейрокибернетике. Но почему? И почему обманул ее, Мэриэтт? И еще. Минутку, минутку. Хэм и Леклерк опубликовали свои работы в пятьдесят шестом. Откуда манжетные нанобустеры могли взяться в послевоенном Лондоне? Но допустим, допустим… Где тогда записи предыдущих исследований и где данные последующих?

Махнув рукой на обед, Мэриэтт просмотрела все папки во всех шкафах, от которых у нее были ключи. Безрезультатно. Либо где-то имелся другой более подробный архив, либо творилась совершеннейшая чепуха: в незапамятные времена, осененный необъяснимым прозрением, дедушка Ричард добыл где-то еще не существующие в природе научные данные, провел серию блестящих, можно даже сказать, гениальных экспериментов на опять-таки несуществующих материалах и, почему-то бросив все на полпути, запер эту информацию в сейф, дожидаясь приезда внучки, от которой, кстати сказать, он тоже всю эту историю скрыл. Как такое возможно?

Документов по другой тематике шкафы хранили бессчетное количество, но тут Мэриэтт откровенно признала собственное бессилие – что-то понять или хотя бы примерно разобраться было решительно невозможно. Это был совершенно иной уровень, о таких схемах и методах она в жизни не слыхала, и все эти цифры, баллы, коды и локации ей ровным счетом ничего не говорили. Не помогали ни даты, ни дедушкины комментарии. Чтобы вникнуть, требовалось немало времени и помощь грамотного специалиста – но времени у нее не было, а специалист, как выяснялось, даже и не собирался раскрывать свои секреты. В паре случаев научное чутье подсказало Мэриэтт, что речь идет об эксперименте по кольцевому принципу с неразъясненно-бесконечным вливанием нового материала, что подтверждал наскоро набросанный рукой дедушки Ричарда рисунок в виде кружка с отдельными заштрихованными сегментами. Рисунок Мэриэтт сфотографировала, но этим ее достижения и ограничились.