– И что теперь с нами будет?

Дин пожал плечами.

– Да ничего. Твой дедушка добился чего хотел, мы больше никому не интересны, отработанный материал. Черт его, конечно, знает, но захоти он от нас избавиться, мы бы тут сейчас с тобой не стояли. Поживем – увидим. Теперь мы свободные люди. Слушай, я сейчас умру от голода. Постой, у Ричарда в кабинете был холодильник. Наверняка там что-то есть. Давай-ка поднимемся наверх, в такой день – то есть ночь – его величество нас простит.

Уже совершенно пренебрегая всякой осторожностью, они поднялись по правой лестнице на второй этаж. Королевский кабинет располагался в торце восточного крыла, глядящего на тот самый гористый берег, который англичанин в разговоре с англичанином охотно назовет шотландским, но упаси бог так выразиться в беседе с шотландцем. Именно отсюда, по Тимберлейкским Бродам, будущий король Ричард вторгся в Англию во главе полчищ все тех же шотландцев. Вследствие того, что эта часть замка, в хэмингтонском архитектурном стиле, представляла собой полубашню-полуэркер, комната вышла в форме неправильной половинки шестигранника. Диноэл бесстрашно включил свет. Кабинет был обставлен на редкость скромно, даже аскетично: стол, наводящий на мысль об аэродромах, пара книжных полок со справочниками, зачем-то много офисных перегородок с фотографиями знакомых светил науки, лампа, стулья – собственно, и все.

Вожделенного холодильника не было.

– Да чтоб ты пропал, жадюга, – проворчал Дин. – Раз уж такой всеведущий, трудно было оставить пару бутербродов?

Он уселся на необъятный стол и привлек Мэриэтт к себе.

– Котенок. На тебе лица нет. Слушай, я сам понимаю, что дело дрянь. По тем коридорам между пространствами гуляет Кромвель, причем целыми табунами – сама понимаешь, что это значит. Да, нас использовали в грязной игре. Но давай не будем умирать раньше времени. Сказано ведь: и Карфаген пал, и от Ниневии остались одни развалины, и все же, друг, выше голову! По крайней мере, теперь мы знаем, каков их джокер, и руки-ноги у нас покуда целы. Я сам теперь Проводник хоть куда, не боги горшки обжигают.

Эх, не то говорил Диноэл, плохо он понимал, что происходит в душе у его возлюбленной. Она ждала от него других слов. Дин давно привык и сжился с двумя вещами, двумя непреложными аксиомами: его профессия вполне рутинно включает в себя элементы непостижимого, а во-вторых, это ремесло плотно переплетается с политикой, даже срослось с ней, а политика – штука лицемерная и бессердечная, мало считается с жизнью отдельного человека и с моралью соотносится плохо.