Покинув обиталище госпожи Дроссельмайер, он подошел к машине, запахнулся в куртку, поднял дверь и упал на сиденье, потом втянул ноги. «Клинт» по-прежнему молчал, но Диноэл знал, что бы тот сказал по поводу теперешних попыток – признайся наконец, дурачина, что гнешь дерево не по себе. Он сидел в своем джипе, зацепившись пальцами за руль, и бессмысленно смотрел перед собой. Господи, вот и зиме уже осталось недолго, Новый год промелькнул – считай, и не заметили. Снег кругом. На крышах, на газонах, на деревьях, на козырьках супермаркетов. Справа мигала разноцветными огнями заправка, слева был виден сине-белый указатель кардиологического диспансера, менял цвета светофор, на его заглючившем световом табло судорожно подергивалась, включаясь и отключаясь, невразумительная свастика, а дальше, по черному расчищенному шоссе, непрерывным потоком шли машины. Туда и сюда, туда и сюда.

«Я устал, – сказал себе Дин. – Я не сделал положенного перерыва, выдохся, и вот результат. Запустился сразу после Траверса, без всякой передышки, кто же так поступает. Кроме того, меня выставили из корпорации, которой я посвятил всю жизнь, лучший друг меня предал, у меня по-прежнему правый глаз, плечо и все прочее, и плюс еще хренова туча лет. Господи, как же мне нужно какое-то просветление. Глас свыше. Ладно, ничего. Дело новое, небывалое, поначалу всегда трудно. У меня ни начальства, ни поддержки, даже заказчика нет, я сам по себе… вот как интересно. Вот чертовщина какая».

И тут ему привиделся Зеленый каньон, куда Володя привез его по пути из Фортеса. Горы, невероятная даль, ветерок шевелит волосы… Тоска сдавила сердце в самом прямом смысле слова. Все будет решаться там. Так почему же я здесь, сижу в этой машине? Тут он усилием воли пришел в себя. Да что же это опять? Нет, нет, у меня семья, у меня новая работа, жена, которая вот-вот родит мне неизвестно кого… словом, новая жизнь. Все прежнее меня больше не касается.

* * *

Однако на этом новом пути, которому он, со скрежетом зубовным, так старался следовать, Диноэла поджидал еще один, поистине роковой сюрприз, препятствие как будто бы и небольшое, но, как выяснилось, совершенно непреодолимое. Его бесплодное сиденье в архивах, в библиотеке, бестолковые переговоры с бабушкой Дроссельмайер, таинственная по смыслу беседа с корифеями нейрокибернетики все же принесли какие-то результаты, отдельные факты, а главное – тенденции осели у него в голове и образовали пусть и скудную, но пригодную к употреблению «реперную сеть», как он это называл – минимальную основу для его интуитивных «погружений». Еще раз приходится признаться: никакая логика, никакие доводы разума не могли заменить для Дина его сверхчутья, его необъяснимых прозрений, без которых он чувствовал себя если и не слепым и глухим, то, по крайней мере, заблудившимся в дремучем лесу. Но вот тут-то судьба и нанесла ему безмерно коварный удар: «погружение» ничего не дало. Интуиция молчала. «Заглохла моя гидроакустическая система», – сказал он сам себе растерянно, и правда – кроме расплывчатых, словно глубоководных, контуров, он, как ни силился, ничего разобрать не мог.