– Я уж думал мне конец, госпожа, – посмеиваясь, притворно посетовал он, наблюдая, как я перетягиваю рану. – Но ты же спасешь мою руку?

Но мне смеяться совсем не хотелось. Едва справившись с навернувшимися слезами, я закрепила узел повязки, и мрачно кивнула. Рана не глубока, но дело не в этом. Как же мне надоели эти глупые, неразумные дети, заигравшиеся в войну, заигравшиеся в любовь! Гнев встал в моей душе в полный рост. Как же вы мелочны и глупы! Теперь-то мои глаза видят ясно!

– Я считала, что ты достойный человек, Асмаррах Самирский! Видит бог, я с юных лет восхищалась тобой! Я понимаю, что я всего лишь женщина в твоих глазах, а их у тебя всегда будет предостаточно, но поверь, тут ты ошибся! – я медленно наступала, совсем потеряв страх. – Имей же смелость отвечать на вопросы! Покажи всем, много ли стоят твои клятвы?– на мгновение мне показалось, что я даже немного выросла и теперь смотрела сверху вниз на того, кому ранее едва доставала до плеча.

Смуглое лицо Асмарраха едва заметно побледнело, но он не отступил. Когда между нами оставалось не более двух шагов, руки с силой швырнули ему в лицо глиняную табличку. Царевич этого не ожидал, но все же легко уклонился и сумел поймать ее.

Время тянулось киселем, мучительно отсчитывая секунды, которые самириец потратил на чтение. Лицо его закаменело, не отражая более ни одной эмоции.

– Вижу. Здесь стоит моя личная печать, отрицать не стану, но я не писал и не приказывал никому писать таких слов! – Асмаррах неспешно передал злосчастный кусок глины стоящему рядом темноволосому великану и посмотрел мне в лицо.

– Мне понятен твой гнев, Всеблагая! Я виноват перед тобой, так как был несдержан, но в моих жилах кипит кровь Кесхала. Я готов заплатить за это. Но не считаю нужным оправдываться за то, чего не совершал, ведь перед всеми только мое слово против его! Клянусь звездами, что видели нас, и луком Серебрянорогого, что слышал меня в тот вечер, я не изменил своим клятвам. А потому скорее бы позволил убить себя, чем поднял свой клинок на владыку Кареша!

Я перевела свой взгляд на хоннитского царевича. На его осунувшемся, перепачканном пеплом лице играла нехорошая улыбка.

– Много ли стоят слова грязного вора и захватчика? Много ли стоят слова того, кто осквернил ритуал и надсмехался над Богами? – глаза Энмера снова наполнились нездоровым торжеством.

– Позволь сказать и мне, дочь владыки Кареша, наследница моего господина! – низкий голос Ремишмата прогрохотал над долиной, перекрыв оскорбления хоннитского царевича. – Самирит прав в том, что не желает оправдываться. Ни у кого из нас нет оснований верить ему или его людям на слово. Мудрые всегда говорили, что в таком случае лишь Богам видна правда. Перед нами слово благородного Энмера, столь любимого нашим владыкой, против слова наследника Самира. Пусть же все решит кровь! Боги рассудят!