Она вешает трубку. Берет со стола сувенирный стеклянный шар с миниатюрной панорамой Ситки внутри, встряхивает его и смотрит, как падает снежок. Она выкинула из кабинета все безделушки и фотографии, только этот снежный шар остался, да еще ее дипломы в рамках на стене. Каучуковое дерево, фикус и розовая с белыми крапинками орхидея в зеленом стеклянном горшке. По-прежнему помойка помойкой. Бина восседает в центре всего этого в дежурном брючном костюме угрюмой расцветки, буйная шевелюра зачесана наверх и удерживается на месте металлическими скрепками, канцелярскими резинками и прочими подходящими предметами из ящика стола.
– Она не посмеялась над нами? Или посмеялась?
– Это не в ее стиле, – отвечает Бина. – Но нет, не посмеялась. Ей нужно больше сведений. Как бы то ни было, у меня сложилось такое ощущение, что я не первая, кто сообщил ей об Альтере Литваке. Она сказала, что хотела бы поговорить с ним, если мы его найдем.
– Бухбиндер, – произносит Ландсман. – Доктор Рудольф Бухбиндер. Помнишь, он выходил из «Поляр-Штерна» в тот вечер, а ты как раз входила.
– Тот дантист с улицы Ибн Эзры?
– Он сообщил мне, что переселяется в Иерусалим. Я решил, что просто ерунду болтает.
– Какой-то там институт, – припоминает Бина. – На «М» вроде.
– Мириам…
– Мориа…
Она лезет в компьютер и находит Институт Мориа в закрытом телефонном справочнике: улица Макса Нордау, 822, седьмой этаж.
– Восемьсот двадцать два, – повторяет Ландсман, – н-да…
– Это твой райончик? – спрашивает Бина, набирая указанный в справочнике номер.
– Дом напротив, – подтверждает Ландсман, робея. – Гостиница «Блэкпул».
– Машину! – Бина бросает трубку и набирает другой номер, из четырех цифр. – Гельбфиш.
Она велит патрульным и агентам в штатском взять под наблюдение входы и выходы гостиницы «Блэкпул», кладет трубку на рычаг и сидит, молча уставившись на нее.
– Хорошо, – встает Ландсман. – Пошли.
Но Бина не двигается с места.
– Ты не представляешь, как хорошо мне было без всей этой твоей фигни. Не страдать Ландсманией двадцать четыре часа в сутки.
– Как я тебе завидую.
– Герц, Берко, твоя мать, твой отец. Вся ваша семейка. Кучка долбаных шизиков, – прибавляет она по-американски.